— Мало ли чем, — сказал Сережа. — Я не знаю. Рыбной ловлей — пожалуйста. Или фотографией. Но не жульничеством же.
Жульничеством?
— Ну, конечно. Думаете, я не знаю.
— Постой, постой… Значит, и ты. Кто тебе подсказал?
— Не важно, кто. Я сам.
— О, господи… Значит, и ты? На такую глупую удочку?
— Я вам не верю.
— Но это же вздор. Посмотри на меня. Неужели я похож?
— Похожи. А что такого? Очень похожи.
— О-хо-хо! Ох, ты меня уморил. Значит, ты… ты уголовщины испугался?
— Нисколько я не испугался.
— И все твои капризы, все недовольство…
— У меня есть глаза и уши.
— …все только отсюда. Ну, расскажи. Расскажи, что ты увидел своими глазами и ушами.
— Хотя бы заказы.
— Что заказы?
— Наши поездки и чемоданы? И этот склад, в задней комнате?
— Так ты подумал?…
— Здесь не о чем думать.
— Клянусь тебе…
— Ну вот, зачем это.
— …обычный реквизит.
— Обычный?
— Ах, не совсем, конечно.
— Вот видите.
— Ну, аттракционы, фокусы, механизированные эффекты.
— Все для сцены?
— Ведь это всегда скрывают. Профессиональная тайна, сюрприз… Никто не должен знать заранее.
— Ия вам должен поверить?
— А что?
— Не могу… Мне не хотелось говорить так обидно, но… но я никогда и ни в чем не могу вам поверить. Не знаю даже, почему.
Салевич вдруг загородил дорогу и посмотрел в глаза долгим, приценивающимся взглядом.
— Милый мой, — сказал он. — Милый мой, наивный помощник. Послушай, что я тебе сейчас скажу. Поверишь, не поверишь — не важно, но, главное, послушай. Ты говоришь жуткий вздор, и все же ты прав. Да-да, прав в самом корне — здесь есть преступность. Сознаюсь. Не знаю, учуял ты ее или просто ткнул пальцем, должен был учуять. Только не такая мелочь, как ты думаешь и как думает наш директор, нет, совсем другая, законом не предусмотренная, к моему великому счастью, а пора бы. Не знаю только, поймешь ли. Ну, да плевать. Ведь ты прочел уже, наверное, больше меня, вон у тебя очки какие. Так попробуй только вспомнить их всех, всех сразу, напрягись, сгони в одну толпу, тех, кому всего было мало — завоевателей, ростовщиков, сластолюбцев, Македонского с его знаменитым конем, как его там звали, скупого рыцаря, Дон-Жуана, Фауста, Гобсека и Печорина, Онегина и Чайльд Гарольда, собери все слова — скука, тоска, жадность, ненасытность, всепожирающая страсть, духовный голод, слей все это вместе, в одно слово, назови его, придумай — потому что это же все одно, все из одной причины, из одного места под сердцем вырастает, это нужно назвать — и все… И это будет ответ. Не объяснение, не избавление человечества, но хоть ответ. Ибо здесь-то и скрьгг главный ужас, в том, что нет конца, насытить нас таких невозможно. Вон люди идут кругом, на скамейках сидят, смотри-ка, одинаковыми прикинулись, и я среди них замешаюсь — никто меня не распознает. Потому что в столовой мне порцию такую же подадут, я съем и сыт буду, и сиденье для меня в кино будет такое же, как и для всех, не шире, не уже, и зонтик того же диаметра, Но пойди потом, проследи за мной — и увидишь, что мало мне всего, есть во мне голод, какого в других не сыщешь, что гложет меня что-то неназванное, что пустота вот здесь такая, которую рыбной ловлей уже не заполнишь. А чем? Про других не знаю, а про себя, про свою прорву знаю доподлинно, что нет для нее слаще, чем душу чужую покорить, целый зрительный зал душ — дошло наконец?
— Не знаю. Вы начали про другое, а теперь в психологию заехали.
— Да про то я, все про то же самое. Я еще актером это понял, про по-жирательство, открыл для себя, а психологию уж так, для наглядности. Нет, не тираном, это не по мне, но властителем душ — это да! Об этом всегда мечтал, и вот теперь открыл, придумал, изобрел — о, только бы мне успеть! Меня временами колотит от страху — а вдруг уже, вот сегодня, другой, раньше меня. Ведь это так просто, то, что я придумал, так на виду. Как? Почему? Неужели никто еще не догадался? Мне нужно успеть, понимаешь, обязательно успеть первому — и тогда все! Мое, моя взяла. Отсюда и тайны все мои, и секреты — пусть думают, что угодно, что аферы, что спекуляции — лишь бы не догадались. О, господи, это же так просто… Нет, молчу. Да не в том же преступность, что я придумал, а в том, что я хотел придумать такое, что мне это сладко, понимаешь, в этом голоде, в этой пропасти вот здесь. И когда закончу, когда… Но тс-с!.. Об этом ни слова… ни слова., тс-с-с.