Улыбающийся посетитель вручил вырезки. Грубый нацист изучал их, и его настороженность испарилась, как иней рано утром под солнцем. Этот элегантный богатый иностранец фактически пользовался высочайшими привилегиями, которые мог себе вообразить любой настоящий штурмовик. Быть вхожим в личный кабинет фюрера и обсуждать с ним искусство! — «Конечно, герр Бэдд, мы всегда рады показать наш лагерь должным образом аккредитованным лицам. Мы принимали несколько иностранных журналистов в прошлом месяце». Комендант встал готовый выполнить эту почетную миссию сам. Возможно, он хотел найти секрет, как подружиться с самим фюрером!
Ланни вышел и увидел, что находилось внутри этих бетонных стен с колючей проволокой под сильным напряжением. Офицер объяснил определённый режим лагеря и провёл своего посетителя к углу, где были расположены казармы, отгороженные от остальной территории проволочными заграждениями. Это были мрачные, некрашеные и наполовину сгнившие здания, которые были возведены из непрочных материалов в военное время, и забытые с тех пор. В стенах были многочисленные трещины, в некоторых окнах отсутствовали стекла. Стояло тринадцать одноэтажных зданий, каждое с пятью смежными комнатами, а в каждой комнате было пятьдесят или более спальных мест, расположенных в три яруса, как полки. Полы были из бетона, а соломенные мешки использовались, как матрасы. В каждой комнате был один умывальник.
Многие из заключенных работали на дорогах под усиленной охраной за пределами лагеря. Другие были в мастерских, на строительстве новых казарм или в офисах. Старые и больные пользовались преимуществом солнечного света, только этот дар природы был по-прежнему доступен для них. Они сидели, прислонившись к стенам зданий, или медленно прогуливались. Очевидно, им было запрещено говорить. Во всяком случае, они этого не делали. Они тупо смотрели на Ланни, и ему было стыдно встретить их взгляд. К счастью, он не имел знакомых среди красных и розовых Баварии, так что он не получил душевные раны.
Заключенные представляли серое и угнетающее зрелище. У них были стриженые головы. Они носили одежду, в которой были арестованы. Для некоторых это случилось месяц назад, для многих почти год, и, несомненно, они спали в своей одежде в эти почти зимние ночи. Интеллектуалы Баварии, очевидно, не любили спорт на открытом воздухе. Некоторые были тощими и сутулыми, другие с брюшком и дряблыми. У многих были седые волосы, и, возможно, они приходились дедами своим охранникам, но это не принималось к рассмотрению. Плохое здоровье и депрессия были написаны на лицах всех. Они не знали, за что они находились здесь, и как долго здесь останутся. Это те, кто был когда-то свободными людьми, свободными мыслителями, лучшими интеллектуалами своей земли. Они мечтали о счастливом и более упорядоченном мире, и это было наказание, установленное за их преступление. «У нас не оздоровительный курорт», — заметил комендант.
Ланни продолжал идти, пока было на что смотреть: шестьдесят пять спальных комнат, несколько столовых, десяток мастерских, а также различные надворные постройки. Везде он смотрел на лица, высматривая брата своего зятя или мужа Труди Шульц. Он не увидел никого. И после того, как он прошёл всю территорию, которую ему показали, он решился на вопрос: «У вас есть евреи?»
«О, да», — ответил хозяин, — «около сорока, но мы держим их отдельно из уважения к остальным».
— Я полагаю, они работают?
— Вы можете быть уверены, что они работают хорошо и тяжело.
— Мог ли я их увидеть?
— Это, осмелюсь доложить, противоречит правилам.
Человек больше не предлагал свои услуги. И Ланни, задав столько вопросов, на сколько осмелился, разрешил довести себя обратно к своей машине. «Я благодарю вас, герр комендант», — сказал он. — «Теперь я могу рассказать журналистам, что я не видел ни избитых или окровавленных заключенных, ни проволочных кнутов или резиновых шлангов для избиения».
«Вы могли смотреть и дальше и не видеть», — заметил грубый нацист. Замечание имело более чем одно толкование, и Ланни подумал: «Может быть, он, как я, и предпочитает не лгать, если он может помочь!»
Сыщик любитель поехал обратно в город, думая, как Фредди сможет выстоять это. А Фредди сам думал, хватит ли ему необходимой смелости и духовных ресурсов?