Уиллема и остальных священников наспех уволокли внутрь Птер Абье, дабы те не пострадали ещё больше. У Главного Советника на носу пульсировала кровоточащая рана, Понтифик отделался несколькими синяками на голове и руках.
В конце концов, Калеб одним жестом успокоил толпу. Всего лишь одно мановение руки – и толпа побросала на землю обувь и мелкие камешки, весь их гнев и ярость развеялись, оставив лишь стеснённое дыхание и мокрые от пота тела. Не проронив ни слова, Верховный Церковник двумя руками "прижал" толпу к земле – и горожане незамедлительно послушались его, упав на колени. Горожане разразились новой волной голоса, но то были благодарности, мольбы и плач. Неистовая реакция подобная гнойнику, вскрытому умелой рукой врача. Сотни и тысячи протянутых рук. Огромное количество сорванных с собственных шей эмблем Создателя. Едва ли не тут же многие стали вырезать на собственных телах знаки Времени и Пустоты. Это был экстаз. Невозможная эйфория. Наркотическое опьянение, которому просто не было причины. И во главе всего этого стоял Калеб Мальферий, а подле него, преклонив колено, стояли его дочери.
– Всё случилось так, как и должно было. – шёпотом проговорил Калеб. – Именно так, как того требовал сам Бог-Создатель.
– Верховный... – тихо проговорила Сатум.
– Да, дочь моя? – со слезами на глазах протянул Мальферий.
– Послание. – продолжила Фатум.
– Ах... – вздохнул мужчина и вытащил из-за пазухи свиток, скреплённый восковой печатью. – Стражник! Ты!
Калеб ткнул пальцем в дрожащего юнца, который едва мог удержать меч в руках. На ватных ногах он поплёлся в сторону Калеба, сбивчиво вдыхая каждый раз, как делал шаг. Остальные стражи кричали ему, чтобы тот не смел подходить и разбивать оцепление, но юнец, повязанный незримой нитью, перебирал ногами, всё ближе и ближе подбираясь к высокому как холм мужчине.
– Передай это... Главному Советнику. Да, я думаю, что капитан Берро здраво рассудит свои шансы. И передай ему, что точно такое же письмо я уже отправил в Зарем, Его Светлому лику королю Хаду Шерридану. Это понятно? – мягко и почти по-отечески произнёс Калеб с лёгкой ухмылкой, хоть глаза его всё ещё были мокрыми от нахлынувших эмоций.
– Д-да... – заикаясь ответил стражник и чуть было не выронил письмо из рук.
– Тогда беги. Не задерживай нас всех. – сказал Верховный и мягко похлопал юнца по плечу.
Словно уловив намерения Церковников, горожане выстроили живой коридор и проводили избранного священника. Они тянули к нему руки, целовали землю по которой он шёл, получали от него благословение. Сатум и Фатум вновь зажгли кадила и окуривали благим дымом всё вокруг, нараспев зачитывая самые древние и невероятно красивые молитвы, звучащие так, будто лесной массив озарили голоса тысяч и тысяч певчих птиц, каждая из которых высвистывала свою, особенную мелодию и ни коим образом не перебивала остальные голоса. Стражники, очарованные силой и той святостью, которую смог вселить Калеб в этих людей, окаменевшими статуями замерли на месте и даже не заметили, как Верховный Церковник и дочери его скрылись из виду, как будто растворившись в воздухе.
Лишь спустя несколько часов, когда толпа окончательно покинула площадь перед Птерб Абье, Уиллем и Понтифик, в сопровождении десятка Бежевых Щитов, высунули нос. Со слезами на глазах Птерус Орий упал на колени перед разбитым, грубо обтёсанным камнями фасадом Священного дома. Резные деревянные колоны были уничтожены, потеряв всякий вид. Словно искусанные зубастым зверем, щепки и куски колонн лежали на земле. Металлические листы, которыми был оббит фронтон, были измяты, а в некоторых местах и вовсе поотваливались. Отдельные люди, по видимому, были настолько сильны, что камни, которые они бросали, застревали в мягком податливом дереве главных ворот, так что складывалось впечатление, будто само здание выпустило каменные иглы в надежде защитить себя. О разбитых на куски витражах и окнах не стоило даже и говорить. Горы изношенных туфель, башмаков и сандалий лежали на земле, источая невыносимый смрад.
Изначально юного стражника, который должен был передать письмо капитану Берро даже не подпустили к воротам. Спустя некоторое времени письмо вырвали у него из рук и вновь захлопнули врата храма. Уиллем, грузно осевший на потресканных ступенях Птер Абье, неморгающим взглядом пялился в лист пергамента, с силой сжав челюсти. Осунувшееся лицо и нездоровый цвет кожи делали его в этот момент на десяток лет старше. Руки его затряслись, и как только он дочитал до последней строчки, то рыкнул и в одно движение разорвал письмо на несколько кусков.