— Клэрри! Ты почему не в постели? — В блестящих глазах Тильды плавали громадные зрачки.
— Я проснулась.
— Да уж вижу. Ах ты, проказница! — Тильда игриво погрозила Клэрри пальцем и послала мужу лучезарную улыбку: — Ты нас дождался, дорогой! Прелесть моя! Вот и отлично, можно продолжать.
У меня не получится это съесть. Оно с головой. Или получится? Клэрри в упор рассматривала крупную рыбину, разложенную перед ней на белой тарелке, как на столе хирурга или патологоанатома.
— Форель! Замечательно. — Полин еще опускала тарелку на стол, а Пластилин уже радостно потирал руки.
— Жареная розовая форель с паприкой, — уточнила Тильда. — Один из наших друзей снабжает нас превосходной рыбой. Свежайшей.
— Подтверждаю, — сказал Глянец. — Помнится, я как-то пробовал форель Тильды — клянусь, ничего вкуснее не едал. Никак, однако, не удается выудить адресочек и имя парня, который их снабжает. Нас с Хайди не допускают в избранный круг клиентов таинственного рыбака.
— Глупости, Клайв. Тебе прекрасно известно, почему я не могу тебя с ним связать. — Алекс демонстративно отвернулся от Глянца. — Брайан… Кристина… Поймите меня правильно, избранная клиентура тут ни при чем. Наш приятель не торгует рыбой, он просто делится с нами по-дружески.
— Ладно тебе, Алекс, не бери в голову! — Тильда протянула Кости миску с ярко-зеленой кашей. — Уж и пошутить нельзя. Клайв шутит. Верно, Клайв?
— Разве? — отозвался Глянец.
— Что это? — Кость подцепила на кончик ложки кашеобразную зелень, будто неведомое науке и подлежащее изучению вещество.
— Миндальное пюре с приправами. — Вместе с дозой Тильда подзаправилась терпением и теперь неплохо справлялась с Костью.
— Миндаль? Исключено. — Кость с него дующей миной уронила ложку обратно в пюре, а передавая миску мужу, даже отвернулась — из страха, не иначе, что от одного вида зеленого месива ее раздует, как аэростат. Миг спустя она сообразила, что ведет себя неприлично. — Не хотелось бы никого обижать, но я привыкла видеть, что именно я ем. У меня если морковка — так морковка, фасоль — так фасоль, а картошка — так картошка. А это… это еще что такое?
На блюде, которое поставила перед ней Полин, красовалось нечто, смахивающее на обжаренный до хруста цветок со множеством коричневых лепестков.
— Картофель с пастернаком. — Тильда едва сдерживала смех.
Глядя в остекленевший желтый глаз своей рыбины, Клэрри гадала, испытывают ли боль мертвые продукты. Умершие люди, как известно, не говорят, но значит ли это непременно, что они ничего не чувствуют? Клэрри задумалась. До чего же легко и удобно предположить, что если человек умер, то он перестал быть человеком, и его, выходит, можно спрятать в землю или отправить в огонь. У него даже можно взять какой-нибудь орган и отдать живому. С другой стороны, если не избавляться от всех этих застывших, безмолвных людей, в мире не осталось бы места.
— Извини, — пробормотала она, не отрывая взгляда от рыбы.
— Ничего, дорогая, все в порядке. — Пластилин сам дотянулся до миски с салатом, которую, следуя правилам, должна была бы передать ему Клэрри.
— Ну а теперь, когда мы все снова собрались за этим прекрасным столом, позвольте мне произнести тост! — Вояка выбросил вперед руку с бокалом, вроде собрался запустить им в кого-нибудь из сотрапезников. — За хозяев этого гостеприимного дома!
— Ага, за хозяев, — эхом отозвалась Круэлла. — За Алекса и Тильду.
— Да хранит Бог их и иже с ними, — поддакнул себе под нос Глянец.
Бокалы сдвинулись и зазвенели. Звяканье стекла отозвалось острой болью в мозгу Клэрри. Стеклянный звон в сопровождении боли все длился и длился… хотя давно должен был стихнуть. Соседи Клэрри по столу глотнули вина, отставили бокалы и взялись за вилки с ножами, а муки Клэрри продолжались, и она уже готова была завизжать. Ни один человек за столом, кроме нее, не слышал этого ужаса, грозившего взорвать ее череп изнутри. Но она точно знала, что звенящий гул исходит от кого-то из них… Сбитая с толку, Клэрри извернулась в кресле так, чтобы видеть все лица и найти наконец источник пытки.
Глянец. Его лицо внезапно стало прозрачным. Черты стерлись, и Клэрри отчетливо увидела голову, полную колокольчиков: больших и маленьких, и звоночков будильников, и церковных колоколов, и упряжных и коровьих бубенчиков. Колоколов было так много, что они занимали все пространство до последнего дюйма. Выглядело все это хаосом металла. Звучало — адовой какофонией.