— Вы стали невнимательны, профессор, — Адриан обернулся, — на скамейке сидел парень, благодаря которому сегодня состоялась беседа о Роберте.
— Это вы, Георг. Тут столько людей — всех и не увидишь, — говорил он, присаживаясь.
Вечерело, а вместе с тем становилось прохладней. Он был одет тепло, в отличие от паренька, который уже слегка дрожал, не желая уходить.
И все же разговор подходил к концу, когда мимо их скамейки остановился человек. Он подошел к ним и поздоровался, Адриан изменился в лице, а Георг решился все-таки уйти домой. Он пристально смотрел на подошедшего незнакомца, что-то в нем его заинтересовало, но он так и ушел, не осознав, что именно. Человек сел на освобожденное место.
— Вот так фанаты проходят мимо своих кумиров, — сказал Адриан, смотря вслед удаляющемуся Георгу.
— Будущие врачи интересуются моими книгами? — Роберт был гладко выбрит, время его ничуть не тронуло, наоборот, он будто помолодел. Его глаза больше не отдавали грустью — теперь они были живыми. Ранее мужественная фигура теперь и вовсе стала атлетичной, Адриану он казался вдвое шире, чем он сам, а ведь они были одного роста. Он был легко одет для такого вечера, и все же чувствовал себя комфортно. Его доктору даже стало теплее, когда он присел рядом.
— О, еще как. В конце сегодняшней пары этот паренек спросил меня, действительно ли я лечил самого Роберта Вачека. — Последние слова Адриан немного исковеркал. Роберт улыбнулся.
— И что ты ответил?
— Правду. Другим тоже стало интересно, и мы обсуждали твою болезнь... Порой мне кажется, что я говорю, как женщина.
— Нет ничего зазорного в том, чтобы пересказывать события. Особенно тем, кого эти события заинтересуют. Особенно тем, с кем хорошо знаком.
— А есть ли что-то зазорное в том, чтобы годами не навещать старых друзей?
Роберт смотрел на своего врача. В глазах, отражающих желтый свет зажегшегося фонаря, было только внимание — и ничего больше.
— Есть. Мне жаль, что я не предупредил, а после не звонил. Реальность меня поглотила. Все это время я путешествовал вместе с Дакарой, мы вернулись три месяца назад, хотя могли бы путешествовать еще, ведь теперь я богат. Не знаю, слышал ли ты, но мой “Пепел” экранизируют. Режиссер и спонсоры попались прекрасные — советовались по поводу каждой мелочи, в итоге фильм выйдет очень похожим на то, что видел я. Премьера назначена на двенадцатое декабря.
— Роберт… — Адриан озадаченно смотрел на старого друга, — неужели ты настолько окреп?
— Ты о чем?
— Тебе было сложно писать книгу, что же ты чувствовал, когда снова и снова пересказывал съемочной группе, как должны выглядеть нордалы и угры, какого оттенка на планете закат, какой высоты деревья?
— Ты об этом. — Роберт развернулся лицом к аллее, откинувшись на спинку скамьи. — Все прошло. Я обрел ту уверенность, про которую мы с тобой говорили — ничего не пришлось делать, все устроилось как-то само собой. Просто однажды я понял, что мир идет своим чередом, и ему наплевать, как я себя чувствую и о чем беспокоюсь. Глупо бояться того, что не в твоей власти.
— Хорошо. Очень хорошо. Я рад за тебя, Роберт. Уверен, мир будет в восторге от того, что вы сняли.
— Наверняка. А что будет с ним, когда все узнают, что я дописываю вторую часть.
Адриан с тревогой посмотрел на друга..
— Вторую часть? Ты… выдумал ее?
— Ну конечно же выдумал, — расхохотался гулким басом Роберт.
— Но о чем она? Лорнгрэйн мертв. “Пепел и сталь” кончилась достойно, в ней не было намеков на втору...
— Лорнгрэйн не мертв. Он жив.
— Но это ведь невозможно.
— Видимо, возможно. Так уж я вижу. Книга почти дописана, а я так и не смог объяснить, как именно он уцелел. Все жду, что ответ явится ко мне сам. Но его все нет.
— Почему ты решил это написать? Ради денег?
— Вовсе нет — денег у меня предостаточно. Понимаешь, когда в голову приходит идея — ее уже оттуда не выкуришь, — Роберт повернул голову к доктору, — она безобидна, нельзя сказать, что она точит тебя, как червь, наоборот — ты вспоминаешь о ней лишь иногда, невзначай. Но вспоминаешь. И эта идея бросает тебе вызов — сможешь ли ты воплотить ее в реальность? — Роберт вперился в глаза Адриану, — думаю, что смогу. Смогу написать вторую часть, и она будет не хуже первой. Ведь я писатель.