К несчастью, люди, занявшие узкие подступы к темнице и не дававшие оркам шанса пробить защиту, всего этого не слышали. А когда их маг почувствовал наконец непреодолимую жажду крови и увидел золотое чудовище позади, излучающее её — было слишком поздно
В несколько прыжков он добрался до первого чародея, одним ударом потяжелевшей руки сломал ему позвоночник и ринулся дальше. Парализованный маг тихо вскрикнул и мягко осел на землю, лишь его посох несколько раз зловеще громыхнул о серо—бурый камень. Сейчас орк был сильнее и быстрее любого людского воина, коих здесь было около двадцати. Но двадцать их было всего, а рассеянные вокруг и толком еще ничего не осознавшие, они были как двое—трое солдат. От чьего—то взгляда он ускользал, чей—то меч парировал, кого—то отталкивал. И когда губы второго мага произносили последнее слово заклинания, сердце его сделало последний удар. Узник резко выдернул клинок из груди полного мужчины и развернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с теми, кто охранял их все это время, кто их пытал. Люди мешкали, наступая на него полукольцом. Он присел, чтобы поднять левой рукой меч оглушенного стражника. Затем резко выпрямился. Сейчас людские мечи выглядели в его руках скорее как гигантские ножи, нежели действительно серьезное оружие, и тем не менее он ударил клинком о клинок, выбивая сноп искр, и взревел гортанным рыком, низким и пугающим, что быстрыми кругами разнесся на мили вокруг. Сколько еще сила его народа будет струиться в нем? Десять секунд? Пятнадцать? Магическая защита пала, и вот—вот должны были прибыть его товарищи. Он знал — их немного, но с этой горстью рыцарей они уж точно справятся. Пятеро человек, с щитами наготове, бросились на него. Кто—то из задних бежал к краю уступа за вышибленным арбалетом. Узник вдохнул полной грудью и сделал шаг вперед.
***
Меха, меха… Богатые на мех шкуры северных волков грели не только тело, но и душу. А он сейчас зависел от любой помощи. После магии Края иначе быть и не могло, потому к ней и прибегали столь редко. Он перевернулся на бок, сгреб в охапку ворох меховых обрывков и скорчился от нового спазма. Бугры мышц змеились под бронзовой кожей, будто бы желая порвать ее и вырваться наружу, в сухую гладь степи. Поначалу боли нет. С магией орков всегда так. Она приходит потом — за все то невозможное, что преодолело тело, за каждый пропущенный удар, за каждый поднятый килограмм, что ранее был неподъемен.
О, их шаманы знали цену магии, и оттого были столь сильны. Но платили не они, а обычные воины. Те, что, приходя домой, видели подросших сыновей, видели полных счастья от долгожданной встречи жен, принимались за хозяйство, возделывали землю, жили, любили, а затем вновь исчезали, теряясь в кровавых морщинах войны, избороздивших планету. Когда—то, вне всяких сомнений, кто—то ее окончит. Люди или орки — истории все равно. Но, если ты каждый день рискуешь погибнуть на этой войне, ты должен ненавидеть врага, должен его уважать, желать уничтожить — иначе никак.
Боль все росла, подступая к голове. И вот уже в виски впиваются два острых гвоздя. Он чувствовал, как вздувшиеся жилы натянули кожу, как череп сжимал бушующий мозг. Нестерпимо. А ведь это только начало… Теряя сознание, он увидел подернувшийся полог шатра — и подол шубы вошедшего шамана. Того самого, что подарил ему свободу и честь умереть в бою. Но он не умер.
***
Они оставили лагерь далеко позади. Накануне он попрощался с женой, поцеловал в носики двух дочурок и приказал сыну, что уже давно рвался на поле битвы, стеречь мать и сестер.
Тишину равнины бередили звуки их шагов. Небо вверху переливалось зеленым, а на востоке пылал пунцовый закат. За каменной грядой — крепость, что должна быть захвачена. Там, внутри ее стен — много людей, много еды и металла. Маленькая битва в большой войне.
Первые из них уже заносили ноги над каменным выступом, а рукой цеплялись за острый камень, карабкаясь вверх. Их обувь тревожила скалу, и ее маленькие частички стремглав срывались вниз, ударяя кому—то в плечо или по голове.
Вскоре уже все орки то сноровисто карабкались вверх, то ловко спускались вниз, то перепрыгивали пропасть, стараясь к ночи успеть подкрасться к человеческой твердыне. Последние лучи голубого солнца ласково лизнули горизонт и исчезли совсем. На небе, одна за другой, зажигались звезды, которые, как это ни странно, ничуть не утратили своего величия, впервые постигнутого им в заточении. Где—то позади ревели самцы тайгалов. Интересно, о чем они переговаривались?