Тем временем орк увеличивался в размерах, обрастал мясом, пока макушка его не возвысилась над куполами шатров. Он дышал — и воздух содрогался от его мощи. Между бронзовых мышц, разорвавших одежду, проступали сосуды толщиной с человеческую руку, и люди с ужасом наблюдали, как в них пульсировала кровь. Маг завершил заклинание, ударил посохом оземь — и рыцаря окутала густая тьма, дымкой сопровождающая каждое его движение.
Тьма, рожденная лишь для того, чтобы тут же рассеиться громогласным светом. Все произошло мгновенно.
Секунда — и вороненый панцирь мечника уже сжимают огромные золотые руки. Металл раскаляется, тьма бледнеет, и закованный в броню рыцарь кричит наперекор скрежету собственного доспеха, что уже ломает ему ребра и крошит позвоночник, превращая в скользкую кашу бурлящие от жара внутренности. Орк разжал гигантские ладони — и изувеченный рыцарь рухнул на землю, как покореженная жестянка. Вместе с предсмертным хрипом рот его изверг розоватую пену, оросившую островок примятой травы. Последнее, что мечник видел в своей жизни — занесенную над ним ногу, закрывавшую полнеба, и через мгновение опустившуюся вниз. С чавкающим звуком вылетели пунцовые мозги, не в силах более держаться в расколовшемся черепе. Но хозяин двуручника этого уже не слышал.
Воздух пронзил ужас, исходящий от людей. Кто-то из них, не оборачиваясь, бросился бежать, кто-то посмел осквернить его уже не слышащие уши мольбами о пощаде, даже рыжебородый маг, до этого сохранявший спокойствие, впал в ступор, когда их сильнейшего воина раздавили, как комара. Понимание того факта, что никакой их магии не справиться с этими безумцами, дерущимися в последний раз, выбило у колдуна землю из-под ног. Он закрыл глаза, принимая свою судьбу, и через пару мгновений был разорван в клочья бушующим золотым зверем Орды.
Это утро выдалось кровавым, орочий лагерь то и дело пронзали вопли и крики, а окрестности иногда оглашал драконий рык.
Сжимая зубы до трещин, он уменьшался и усыхал, корчась от боли.
Орк снова был здесь — на небольшой полянке у догорающего тотема, где у стены уцелевшего шалаша было разбросано сено, а у покосившейся повозки безмятежно лежал седовласый старик.
Его ноги подкашивались, дряблые вены густой сетью покрывали тело, грозясь завязаться в узлы. Словно догорающий костер, он медленно ковылял к месту, где окончится его жизнь, испуская кожей золотистые змеящиеся лучики света, под которыми дымилась кожа.
Под конец ноги отказали, он подполз к телу своей жены, оперся на дрожащие руки и долго смотрел в ее испуганное лицо, отдавая дань любви потоком горячих слез. Затем он, громко рыдая, сгреб разрубленные тельца дочурок поближе к себе и лег рядом с Даркой, обнимая дряхлеющими руками своих красавиц.
Всего несколько мгновений он лежал так, сквозь соленые слезы смотря на голубое небо. Дым в поле зрения не попадал, и ему показалось, что все это — только сон, и сейчас они просто нежатся на утреннем солнце. Сладкий голос любимой что—то сейчас ему скажет…
Закрывая глаза и теряя сознание, орк почувствовал быстрый топот легких ног и шумное дыхание. Кто—то стал рядом с ним. Умирая, он услышал тревожный крик где-то над собой:
— Отец!
***
Древнее чудовище, что дремало миллионы лет на дне океана, пробудилось. От движений его могучего тела планета затрепетала, а ледяные звезды безбрежного космоса этой ночью светили ярче, приветствуя старого друга.
Но для Роберта стали ярче только лампы его одиночной палаты, а от слабых движений тела туго затянутая рубашка даже не изменила очертаний. И все же чудовищем был именно он.
Мужчина разлепил отекшие веки и уставился в глянцевый потолок тупым, непонимающим взглядом. Где он? Мгновения растягивались в минуты. Неужели смерть так и выглядит? Ни Зала Предков, ни бескрайних равнин, ни безбрежного неба над головой? Он не ощущал тела — ни рук, ни ног, ни даже головы. Все как в тумане.
Он лежал в белоснежной комнате с выпуклыми стенами, на мягком полу, не в силах пошевелиться. Неизвестно, сколько Роберт так пролежал, вспоминая последние моменты истекшей жизни, почему-то не в силах плакать, хотя скорбь поглотила его всецело.
В конце—концов он услышал приглушенные голоса, и череда металлических звуков, предвосхитивших открытие двери, огнем прожгла его мозг. Внутрь вошли… люди?! Кровь в висках заструилась, отдавая в зубы, в голове мелькнула ужасная мысль, что никакого лагеря не было, а он остался лежать на казарменной площади крепости Кинар, пойманный в магическую иллюзию. Сейчас она развеется, и его живот пронзит холодная сталь меча какого—нибудь пехотинца, а может и того хуже — он умрет здесь, так и не поняв — где реальность, а где мираж. Нет. Нет!