Кора деревьев стала черной, как кожа самого темного из десяти негритят. Трава тоже приобрела такой оттенок, словно неподалеку от неё жгли автомобильные покрышки. Унылый свет кидал на землю разнообразные тени и от их вида становилось тоскливо на душе.
Вообще, этот участок леса стал настолько тоскливым, что хотелось развернуться и бежать отсюда со всех ног. Почему-то захотелось плакать, а ещё лучше — оказаться сейчас в квартире на подоконнике, завернуться в теплый плед, взять чашку горячего кофе и смотреть, как капли дождя стекают по оконному стеклу. Хотелось погрустить и нырнуть с головой в депрессию.
Брррр! Что за мысли мне в башку лезут?
— Мне здесь очень не нравится, — почти касаясь моего уха губами, прошептала Чопля. — Давай вернёмся?
— Я тоже от этого места не в восторге, — также ответил я. — Но назад пути нет. Только вперёд!
— Да мы можем и тут посидеть, если что, — поддакнула Баба-Яга. — А ты всё сделаешь и быстренько вернёшься?
Я зло зыркнул в их сторону и начал красться по лесу так же тихо, как сидящая на диете девушка темной ночью к холодильнику. Спутницы последовали моему примеру и превратились в заядлых домушников, которые могут пройти по пупырчатой пленке и ни разу не хлопнуть пузырьком воздуха.
Как оказалось, крались мы не напрасно. Перед нами открылась черная поляна, на которой лунные лучи казались почему-то особенно грустно-мрачными. А увиденное потрясло моих спутниц до глубины души.
В дальнем конце полянки, на пеньке, в чем мать родила, сидел мускулистый черноволосый мужчина. Он сидел и доил белошерстную козу в ржавую миску…
Глава 19
— Проходите, присаживайтесь, — раздался тот самый голос, который я уже слышал от оборотня этой ночью. — А я, грешным делом, успел усомниться в ваших способностях. Думал, что вы не придете и снова хотел заявиться в посёлок. Или обозначений каких наставить, вроде указателей с лампочками.
— Кто ты и почему начал разбойничать в деревне? — я не стал скрываться, а на всякий случай зажег на руке огненный шар и направил его в сторону сидящего мужчины.
Коза стояла спокойно, словно её не похищали этой ночью и не тащили по темному лесу. Похоже, что ей было абсолютно пофиг на сложившуюся ситуацию. А мужчина поднялся и повернулся к нам лицом…
Баба-Яга и Чопля застыли, наблюдая за оголенным самцом.
Ай-яй-яй, ну и куда вы уставились, извращенки?
Лицо у него было той породы, которую называют аристократической. Прямой нос, выступающие скулы, легкая щетина, тонкие губы и наглые зеленые глаза. Они сверкали так же ярко, как у волка прошлой ночью.
Тело же могло послужить моделью для скульпторов Древней Греции. Да-а-а, мужчина был сложен как один из богов Олимпа. На широких пластах груди запросто может улечься жеребенок. Резко очерченные бицепсы напоминали походили на возвышения в теле удава, когда тот изволил проглотить кролика, но не успел его переварить. Мышцы пресса напоминали детские кубики, я даже успел удивиться — вдруг оборотень их проглотил, а теперь они выпирают наружу?
— Прикрылся бы, охальник, — проговорила Баба-Яга и щелкнула пальцами.
С земли тут же поднялся небольшой вихрь из черных листьев, который бросился к оборотню. Тот отшатнулся, но вихрь был быстрее — он сотворил что-то наподобие нижнего белья до колен. Этакие лиственные кальсоны. Оборотень с усмешкой оглядел себя и понимающе хмыкнул. Потом снова взглянул на нас.
— Позвольте представиться, дорогие гости? Перед вами княжич Михаил из рода Гилярских, — просто и без пафоса в голосе сказал мужчина. — Регалии называть не буду, не на приеме. Молока не хотите?
— Что? — пискнула Чопля, всё ещё не отрывающая взгляда от мускулистого парня.
— Я сказал — не хотите ли молока? — улыбнулся оборотень Михаил. — Только что подоил Свитанку. Надо сказать, что сделал это неумело, но с душой.
— Ты не ответил на вторую часть вопроса, оборотень, — заметил я.
— Ну, раз вы не хотите молока, то расскажу. Я нахожусь под проклятием… Впрочем, начну с самого начала. Я веселый и обходительный княжич Михаил, любитель и любимец женщин. Я завоевывал сердца многих дам и влюбить в себя девушку мог также легко, как щелкнуть пальцами…
Черноволосый красавец замялся, словно окунувшись в воспоминания минувших дней. Мы терпеливо ждали около двух минут, а потом я тактично покашлял.
— Да, простите, задумался. Так вот, я разбивал сердца и играл с чувствами самых прекрасных женщин, а таких было немало. Проводил время весело, в окружении друзей и подруг. В общем, вел себя как типичный представитель «золотой молодёжи». И однажды, когда я устроил для друзей очередную веселую попойку, мне на глаза попалась новая помощница повара, Малия…
— Чо, пля? Малия? — вырвалось у Чопли. — Жена Цангири?
Оборотень горько усмехнулся.
— Тогда она ещё не была замужем. Она всего смущалась и так миленько краснела, что порой специально делал какую-нибудь штуку, чтобы увидеть румянец на её симпатичных щечках. Мой тогдашний друг, барон Жульберт Авассинский, чтоб на него напал чих и он не смог расчихаться до седых волос, тоже заметил её и предложил пари. Если я сумею влюбить в себя эту девушку и провести с ней время, то он подарит мне меч своих предков, великий Эмульсдар, а если я не сумею этого сделать, то должен буду почти голым, в одной волчьей шкуре, обежать вокруг поместья на потеху друзьям и придворным девицам.
Мы слушали. Я видел эмоции, которые проступали на лицах моих спутниц. Слышал их недовольное фырканье.
А на женских лицах прямо черными тенями по серебристой коже было прописано: «Мужчины! Они спорят на женщин и даже не задумываются, как больно могут сделать своим отношением. Они считают себя завоевателями и даже не предполагают, что женская чувства — это не игрушка…»
Я из мужской солидарности не стал фыркать. Сам один раз так спорил…
— Я стал ухаживать за Малией и засыпать её подарками… Обычно это срабатывало и максимум через неделю я уже выпроваживал очередную победу из своей спальни, но с Малией это почему-то не произошло. Она отнекивалась, подарки я находил под дверью спальни, а наш главный повар даже начал пересаливать мои блюда, потому что я постоянно мешался на кухне. Барон с друзьями подначивал при каждом удобном случае и открыто смеялся моим провалам. Когда же я, доведенный насмешками до приступа безумия, потребовал привести к себе Малию в спальню и едва насильно не взял плачущую девчонку, то…
Оборотень запнулся. Последние слова он словно выталкивал из себя, старался выплеснуть вместе с ними ту горечь, какая скопилась за прошедшее время.
— Я заглянул в её глаза и… Я отпустил её, она с плачем выбежала из спальни, растрепанная, в порванном платье… А мои дружки, чтоб им всем провалиться в навозную кучу… Они подслушивали под дверью и с веселым смехом и улюлюканием устроили охоту на Малию. Она плакала, кричала о помощи, а они гнали её, как стая волков гонит одинокого оленя… Я не бросился на её защиту. Нет. Когда они завалились ко мне после своей забавы, а барон Жульберт Авассинский протянул старинный меч своей семьи, то я разделся и накинул волчью шкуру. Надо было видеть их удивленные глаза. Они-то думали, что у нас с Малией что-то было…
Михаилг снова замолчал. Я тоже отстранено смотрел поверх головы оборотня и молчал. А вот мои спутницы начали всхлипывать. Похоже, это история повлияла на женские сердца.
— Не знаю, что наговорили мои дружки Малии, но когда я выглянул в окно, то увидел её, бегущую в темноте в том же самом платье. Я бросился за ней… почти догнал, а она…
Черноволосый красавец замолчал.
Хотя, какой он сейчас красавец? Урод! Самый настоящий избалованный урод, привыкший всё брать силой и не несущий никакой ответственности. Извращенный богатством мерзавец, не задумывающийся о чувствах других людей.
— В общем, она остановилась и прокляла его, — закончил я за него. — Сказала, что бегать ему в такой шкуре до тех пор, пока не познает настоящей любви.