Под сухой, чуть свистящий кашель я обернулась и смогла достать со стола гнутый металлический чайник. Когда-то он был зеленым, но краска вся слезла, теперь все покрылось нагаром и копотью. Видно, что чайник с кривым носиком и вмятиной на боку часто бывал на открытом огне. Внутри плескалась вода. Я отнесла его Дьяку, тот тут же присосался к носику, периодически кашляя и хрипя.
— Я хорошо отца Вадима знал, хороший был человек. Упокой Бог его душу! Умер еще во время войны.
— Какой? Первой мировой? — я попыталась пошутить.
— Почему первой? — старик поставил чайник на пол. — Финской. Я тогда на Валааме жил, в работниках ходил. А Вадим и его отец туда из-за войны и приехали. Мне пришлось Вадима увозить и семье передавать, потом его куда-то за кордон вывезли. Виделись позже, когда он уже кочевником стал. Это сейчас их по-модному номадами называют, насмотрелись этой иностранщины, прости Господи.
Похоже, старик не шутил. Меня как кирпичом по голове треснули, все перед глазами поплыло. Сколько… Сколько же они живут? Сколько на самом деле лет Вадиму?
— И зачем он тебя за собой потащил. Пахнешь ты странно, но… Сейчас так сильно все изменилось. Раньше вот вместе жили, друг друга поддерживали, не разбредались. А теперь? Каждый сам за себя. Не мудрено, что мало нас таких осталось. Телефоны, спутники, этот интернет — прятаться стало сложнее. Меня только тут и не трогают. Редко-редко хожу в соседнюю деревню. До нее километров двадцать. Я охотников и заблудившихся грибников чаще встречаю, вывожу их на тропы.
— Все выболтал?
Вадим появился неожиданно, напугал меня до икоты. Дьяк же лишь довольно усмехнулся и снова закряхтел, вставая с кровати. Отдых кончился.
— Надо вас чем-то угостить, чаем, например. У меня только солонина есть, но дамскому желудку такое будет не по нутру. Но я еще с вечера ягод насобирал, там, в лукошке.
— Он правду сказал? Про войну и все такое?
Ответом мне послужил кивок. Вадим взял топор и уставился так, что моя краснота до самых волос доползла. Я не понимала, чего от меня хочет мужчина.
— Мыться будешь? Печку топить?
Только тут я заметила, что волосы у Вадима влажные. Он уже успел обсохнуть, пока дошел до нас. Вымылся, наверное, в том ручье. На улице было не так уж жарко, чтобы я лезла в ледяную воду.
— Буду, — отрывисто кивнула и опустила взгляд.
Теперь Вадим на улице топором махал. Я слушала ритмичные удары и вздрагивала при каждом. Мне не только помыться хотелось, но и переодеться. Одежда не по размеру заметно мешала. Одно дело толстовка, но джинсы.
— Тут у меня есть кое-что. Старенькое, но тебе должно быть в пору, — Дьяк ткнул пальцем в угол, там стояла большая плетеная корзина. — Костюм спортивный, советский еще. Раньше я был похудее, хе-хе-хе.
Выбирать не приходилось. Оставалось только мечтать о нормальной одежде. Судя по калошам, худее Дьяк был только в районе живота, а рост — усохнуть мог от старости. Подкатать можно.
В коробке и правда костюм нашелся, еще какая-то футболка и нечто, напоминающее майку. Свернув все в узел, сунула себе под мышку и спросила:
— Тазик в хозяйстве есть?
— Как не быть, есть. В той “буханке” можешь поискать. Там много чего, я все ненужное туда отнес. Тут же раньше лесник жил, еще в советское время. Это сейчас тут никого.
— Послушай, — Дьяк вдруг резво подошел ко мне и схватил за локоть, — про метку Вадим тебя спрашивал?
— Спрашивал…
Сердце в пятки ушло, когда Вадим снова подкрался к нам. Тут такая тишина, а шаги у него просто бесшумные. Привычка дурная. У меня даже живот скрутило.
— Ей дед свел, еще в детстве.
— А-а-а… Как у меня? — Дьяк расстегнул манжету и закатал рукав так, что стало видно предплечье. — Выжгли?
— Она говорит, что к печке прислонилась.
— Хе-хе-хе… Старая школа. Только это не огнем и не каленым железом. Это, как говорят, химический ожог. Кислотой такое делают, чтобы все слои кожи задело. Мне тоже такое делали, когда я постриг собирался принять.
— Обет безбрачия? — Вадим удивился. — Мне не говорил.