Валентин, видимо, растерялся. Холодная гримаса, которую Ричард попытался воспроизвести на своём лице, наверняка больше напоминала пародию, чем безупречный оригинал, но Дик очень старался уподобиться настоящему Придду.
Какая удачная мысль ответить Спруту по-спрутьему! Пусть посмотрит на себя со стороны, ему полезно. Что, лиловая медуза, не нравится?
Щёки Валентина неожиданно покрылись лёгкой краской, и он медленно отступил на шаг. Ричард внутренне ликовал: наконец-то ему удалось поставить лицемера на место! Правда, его младшие братья и впрямь ни в чём не виноваты, а Манрики – известные мерзавцы.
— Я не предатель, герцог, — небрежно бросил Ричард, отворачиваясь. — И я вам не враг.
Во дворе его уже ожидала охрана и Гилл; слуги держали лошадей. Хотя положение было крайне шаткое, Ричард почувствовал в душе нарастающее возбуждение: сегодня всё зависело только от него. Его собственная жизнь и жизни его людей оказались в опасности, и только его решение было способно спасти их всех или всех погубить. Убийство короля сделало его полководцем маленькой армии, состоявшей из восьми дворян и дюжины слуг.
— Гилл, — уверенно распорядился он, — отправляйся в квартал святого Андрея, где ты жил, когда я велел тебе покинуть особняк монсе… то есть герцога Алвы. Разыщи там хозяина «Пулярки и каплуна», сними у него комнаты и жди нас. Даркхэм! Вас я посылаю за теми, кто остался в доме графа Ауэрберга. Пусть они бросают всё, и уходят как можно быстрей и незаметнее. Не медлите! А вы, капитан… Берите Камдена и Страуди и отправляйтесь в лавки оружейников. Скажете, что вас наняли охранять знатных дам, которые завтра уезжают из Олларии… Купите оружие, кинжалы для слуг, нагрудники, а ещё пули и порох. Нам нужно вооружить всех. Только не гремите железом на улицах, а при малейшей враждебности сразу же отступайте.
— А вы, милорд? — спросил понятливый эр Роберт.
— Со мной остаётся ваш сын, — Дик кивнул на Кеннета. — Я направляюсь к дяде Карлиону, а от него поеду сразу в нашу гостиницу. Мы встретимся уже там!
Глава 4. В который час не думаете. 5
5
Оллария гудела, как развороченный муравейник. С колоколен множества церквей доносился похоронный звон: он возвещал о смерти Фердинанда II. С некоторых папертей уже звучали призывы; горожане сновали между ними, чтобы разузнать последние новости. Добираясь до особняка дядюшки Карлиона, Ричард проехался по набережной: у лодок суетился разношёрстный люд, возились грузчики с тюками, кричали женщины, окружённые ребятишками.
Дядюшку не пришлось долго уговаривать. Весь дрожа, граф Ангерран бросился торопить прислугу с отъездом. Наблюдая беготню в доме, Ричард ощущал, как вокруг него нарастает волна паники.
Он задержался в особняке Карлионов почти до заката. В глубине души он страстно надеялся, что за это время станет известно об освобождении эра Рокэ из Багерлее. Он ждал приветственных кликов, воплей «Да здравствует Рокэ Первый!». Это одним махом решило бы все проблемы. Дику не хотелось даже думать, что комендант Сартен может не подчиниться ещё вчера всесильному кардиналу. Однако когда он спустился во двор, ему показалось, что вся Оллария сошла с ума.
Посеревшие в наступающих сумерках люди суетливо бегали взад и вперёд, как испуганные крысы по палубе тонущего корабля. Перед многими домами, как и перед особняком дядюшки Карлиона, стояли телеги, на которые спешно грузилось самое ценное домашнее имущество. Какая-то женщина в ярко-зелёном платке, свалившемся ей на плечи, визгливо кричала на весь проулок, понукая растерянного мужа:
— Что ты стоишь, как осёл недоенный! Беги скорей за лошадью! Кум Фредегар вчерась сдавал мерина. Да беги скорей, пока тебя не опередили!
На улице Менял спешно запирали ворота и навешивали амбарные замки. Колокола звонили не переставая. Ричард, хоть и был эсператистом, решил заглянуть в олларианский храм: сдержит ли Дорак своё обещание провозгласить манифест со всех амвонов? У церкви святого Михаила, ближайшей к карлионовскому особняку, собралась целая толпа; священник размахивал свежеотпечатанным листом.
— Манифест! — вопил он что есть мочи, пытаясь перекричать гомон народа. — Манифест нашего почившего государя Фердинанда II! «…Всякий, кто станет утверждать, что Шарль Сэц-Ариго – престолонаследник, будет повинен в государственной измене… Мы приказываем признать нашим преемником Рокэ Алву, властителя Кэналлоа»…
Толпа галдела, а камни мостовых гудели как набат. Взбудораженные люди топтали ногами спины булыжников, передавая им возбуждение и страх. В ушах у Ричарда заболтало разом множество голосов, как множество языков гулких медных колоколов.
— А Рокэ-то Первый в Багерлее сидит, ха-ха-ха! Старый король посадил!
— Небось выпустят…
— Как бы не так! Слыхал, что королевский глашатай перед Ружским мостом кричал? Что настоящий король-де – Карл Четвёртый!
— Теперь куда ни кинь – всюду клин! Тут Манрик – там кардинал!
— Братец, братец, а с нами-то что теперь станется?
— А что станется?.. Вестимо: Излом!..
Когда Ричард с Кеннетом добрались до Ружского моста, на нём уже стояли солдаты столичного гарнизона. Вид они имели довольно ошарашенный, а их ружья, судя по всему, не были заряжены. Кое-кто украдкой читал свежеотпечатанный манифест, который охапками тащили из подворья Собора Святой Октавии: там располагалась епископская типография. Но богатые лавки (здесь торговали дорогим товаром), которые тянулись вдоль моста справа и слева, совершенно перегораживая вид на реку, торопливо закрывались: купцы захлопывали ставни прямо перед носом у потенциальных покупателей. Королевский глашатай, окружённый солдатами, истошно вопил:
— Успокойтесь, славные жители Олларии! Всякому доброму подданному, который признаёт его величество Карла Четвёртого, ничего не угрожает! Приказ господина тессория Манрика! Торгуйте себе с миром!
Его никто не слушал.
У Нового моста – он находился восточнее Ружского – тоже стояли солдаты и царила неразбериха. В узкой горловине въезда (как и Ружский, Новый мост был полностью застроен) уже начиналась толчея: несколько телег, уперевшись дышлами в задки друг друга, создавали порядочный затор. Ричард на Баловнике и Кеннет на своём муле едва преодолели мешанину из людей, лошадей, оглоблей, мешков и сундуков, в беспорядке наваленных на повозки.
— Дорогу! С-свободи дорогу! Живей! — кричали хозяева всего этого добра.
— Никто вас не тронет, дурачьё! — надрывался сержант столичного гарнизона, бесцеремонно прижатый телегами к стене какой-то лавки.
— Эх, поднажми!..
— …Троюродный брат жены… За городом, в Нейи… При-имет, куда он денется!..
— Говорят, кум Паскаль, что Манрики у всех ворот поставили охрану, чтоб никто, значит, не вошёл и не вышел без разрешения…
«Это крысы, — машинально думал Ричард. — Крысы всегда бегут, едва почуют беду. Как трусы. Как дядюшка Карлион».
Впрочем, юноша тут же устыдился своих мыслей: будь у него на руках сёстры, он сам, скорее всего, сейчас рвался бы сломя голову через Данар. На южном берегу столица юридически кончалась, поэтому в Заречье не было ни городской стены, ни ворот, ни вооружённых дозоров возле них.
На площади перед городской ратушей бурлило настоящее людское море: со ступенек церкви святого Адриана тоже зачитывали манифест Фердинанда II. Ричард с тревогой заметил, что за спинами людей растянулась цепь конной гвардии, очевидно, присланной сюда, чтобы взять под охрану совет купеческих старейшин и ремесленных цехов. Толпа глухо роптала на солдат, скалясь, как многололовый пёс.
Ричард машинально взглянул на тень у своих ног. Рамиро находился рядом и, казалось, тоже скалился на гвардейцев. Присутствие литтэна немного успокоило юношу: он поможет им выбраться, если вдруг случится какая-нибудь заварушка.
— Его высокопреосвященство! — кричал тем временем священник. — Его высокопреосвященство! Обратится сегодня к народу из своего дворца!
— Смерть эсператистам! — истошно отвечала толпа.