Алва шагнул назад к бойнице и окинул взглядом внутренний двор. Оттуда уже доносились крики тревоги: гортанный гаунасский выговор звучал как крики чаек перед штормом.
— Полковник Ансел правильно сделает, если немедленно покинет Багерлее, — заметил Ворон спокойно. — Нам не удастся дойти до внешнего двора: дозорные расстреляют нас сверху. Ступайте за мной, герцог! Всем вниз!
— Вниз? — поразился Валентин, бросаясь следом за Алвой. — Разве мы сможем продержаться внизу против всей охраны Багерлее?
Ворон на секунду приостановился.
— Внизу есть выход, — бросил он через плечо. — Он известен только королю, коменданту и мне. Посмотрим, продал ли его Сартен вместе со своей должностью!
Валентин последовал за Алвой, заметив краем глаза, что кто-то из его людей так и остался лежать в коридоре. Ленард? Шток? В спешке он не смог разобрать.
Снизу уже слышались одиночные выстрелы, и Валентин со сжавшимся сердцем подумал о людях, которых оставил у погреба и у подвод. Однако расхрабрившийся господин Перт внезапно оттолкнул молодого герцога локтем и едва ли не кубарем покатился вниз:
— Прекратите! В погребе порох! Там порох! — завопил он отчаянно. — Вы хотите взлететь на воздух, болваны? Прекратите стрелять!
Надо признать: это был голос разума. Ружейный треск стих, и охрана полезла наверх, обнажив холодное оружие. К счастью, Багерлее строили круг тому назад, и винтовая лестница как и положено, закручивалась по часовой стрелке, отчего удары нападающих сыпались главным образом на правую стену. Какой-то умник попробовал сменить руку, и почти тут же полетел вниз, раненный Вороном. Валентин видел, как Алва наступает во главе их маленького отряда, отчаянно рубясь с наёмниками. Самому юному Спруту почти не приходилось прибегать к оружию из-за узости пролёта. На глазах у него рухнуло двое его дворян; кто-то из кэналлийцев тоже был ранен.
— Стоять! — рявкнул Ворон, оказавшись прямо напротив подвала. В руке у него тускло блеснул пистолет, вероятно, отобранный у кого-то из гаунау ещё наверху. — Стоять или я выстрелю в пороховой погреб!
Угроза возымела действие. Наёмники отступили, видимо, соображая, как бы половчее выбить оружие у Ворона из рук. Алва не замедлил воспользоваться этим.
— Вниз, в карцер, — вполголоса приказал он, и Валентин, не успев даже осознать до конца распоряжение, выполнил его. Он перепрыгнул на нижнюю ступеньку и бросился к тяжёлой, обитой металлом двери, намереваясь открыть её.
Дойти он не успел. Дверь отворилась сама, подталкиваемая изнутри чьим-то сильным телом, и навстречу юному герцогу вывалился очередной наёмник-гаунау с мушкетом в руке. Очевидно, он был отправлен своим командиром вниз, в карцер, чтобы ожидать там узника, и теперь, привлечённый странным шумом, вышел посмотреть, что за бесовщина творится у него над головой. При виде Валентина глаза и рот у него удивлённо округлились, а дуло ружья опустилось вниз. Валентин взмахнул шпагой, чтобы смести врага с дороги, и в это мгновение наёмник выстрелил.
Вспышка боли оказалась настолько внезапной и острой, что время и пространство разом провалились в какую-то бездонную чёрную яму. Сотню лет Валентин блуждал по ней вслепую, почему-то осознавая при этом, что всё ещё находится в подземельях Багерлее. Потом он услышал тишину – вокруг воцарилось полное безмолвие. Лицо наёмника плавало перед ним в каком-то топком мареве, таращась с прежним изумлённым видом, а потом стало заваливаться куда-то вбок, залившись алой краской от лба до подбородка.
Валентин облегчённо закрыл глаза. Как же он устал! Уже наступил вечер, и няньки скоро придут укладывать его. Но не время спать. Он должен дождаться матушку. Она придёт, когда он будет лежать в кроватке, и, неслышно шурша тяжёлым шёлковым платьем, уронит ему на лоб прохладный, почти невесомый поцелуй. Тогда и можно будет заснуть, но не сейчас. Когда он снова распахнул глаза, над ним, смешно разевая рты, как рыбы на суше, сгрудились головы его дворян, странно вытянувшиеся вверх, к тяжёлому каменному потолку.
Алва одним прыжком оказался рядом.
— Внесите его в карцер! — рявкнул он, и сразу восемь рук, подхватив раненого герцога Придда, перенесли его на холодный пол скудно освещённого карцера. Остальные, навалившись на массивную дверь, дали Алве возможность задвинуть засовы – достаточно крепкие, чтобы продержаться против целой армии гаунау.
Потемневшее лицо Ворона – злое, страшное, с заострившимися чертами и сжатым в одну линию ртом – склонилось над Валентином. На живот раненого Алва старался не смотреть: все внутренности были разворочены выстрелом. Но глаза Придда на искажённом, мокром от предсмертной испарины лице казались спокойными и осмысленными.
— Вы выйдете отсюда? — беззвучно спросил Валентин одними губами.
Алва кивнул и ответил с трудом, словно что-то застряло у него в горле:
— Да. Что я могу сделать для вас?
Губы Валентина дрогнули.
— Спасите мою семью, — сказал он без голоса. — Обещайте.
— Даю вам слово, герцог, — твёрдо ответил Алва.
Валентин прочёл в его лице подтверждение сказанному и с облегчением закрыл глаза. День был закончен, и Вальхен увидел, как солнце садится за горизонт. Он всегда любил закаты, хотя священник и говорил ему, что смотреть на них нельзя. Почему нельзя? Закат – это так красиво. Почти так же красиво, как рассвет. Хотя Вальхен и был очень мал, он знал столько, сколько себя помнил: солнце не умирает. Какая глупость! Оно просто ложится спать, как и он сам, чтобы потом проснуться в новом чудесном мире – по имени «завтра».
— Соберано, — обратился к Ворону один из кэналлийцев, когда по телу герцога Придда прошла последняя судорога. — Эта дверь очень крепкая, и засовы тоже, но если охранники подожгут её, мы задохнёмся тут раньше, чем они нас перестреляют.
Алва поднялся с колен и бросил сухо:
— Все за мной.
Уверенным шагом он направился к противоположной стороне карцера и, взобравшись почти под самый низкий потолок, всем телом повис на каком-то уступе неровной стены. Внутри что-то лязгнуло и натужно заскрипело, а потом стена начала медленно поворачиваться. Алва отпрыгнул в сторону, отряхивая руки. Стена отошла, открыв глубокий чёрный зев.
— Потайной ход. Его вырыли монахи-эсператисты, — отрывисто сказал Ворон остатку отряда. — Видимо, так они показывали чудеса, спасая своих фанатиков-собратьев. Будем надеяться, что у Сартена не было времени проговориться о нём.
— А куда он ведёт, монсеньор? — с опаской спросил один из дворян Придда.
— В Ноху. Он проходит под прудами для нужды, проще говоря – под клоакой. Но выбора у нас нет. Возьмите тело герцога Придда и внесите его внутрь. Я выйду последним и приведу в движение запирающий механизм. И снимите со стен факелы: там темно как в Лабиринте!
Все кинулись поспешно исполнять приказы Ворона. Кто-то быстро сорвал оба тускло чадящих факела; другие сбросили форменные плащи и мундиры, чтобы соорудить из них нечто вроде переноски. Через пять минут печальная процессия с факельщиком во главе протиснулась в подземный ход. Алва вышел последним. Затем стена с лязгом и грохотом встала на прежнее место.
Глава 5. Ноха. 1
16-24 Осенних Ветров, 399 год Круга Скал. Оллария, Атрэ-Сорорес
1
Низкое хмурое небо заглядывало в коридор сквозь полусгнившую решётку на потолке. Подул ветер, и редкие пожелтевшие листья каштана медленно посыпались в прореху. Сухо. Похоже, дождя не было не меньше недели. На полу лежал толстый слой мха, наросший поверх потрескавшихся каменных плит. Хотя вокруг царили безлунные осенние сумерки, Робер отчётливо видел и пожухлые листья у себя под ногами, и каменные сколы, выступавшие там, где плиты сошли со своих мест и встали на ребро. Выцветший мир отличался удивительной чёткостью.
Сколько времени он бредёт, как лунатик, по этому серому коридору? Да и как он тут очутился? Робер вздрогнул от этой неожиданно ясной мысли и рывком пришёл в себя.