Алва должен узнать об этом.
Марсель сунулся к окну, но увидел лишь то, что знал и прежде: решётка была очень крепкой. Он оглянулся на дверь, всё ещё припёртую ящиком для дров. Такой малостью солдат не удержишь.
Впрочем, Штанцлер, кажется, сказал, что собирается пробыть до утра? Значит, время ещё есть.
Но что делать? Уложить тело на кровать? Тьфу, что за глупость! Довольно странно притащиться к узнику и завалиться спать в его постель! Лучше будет просто посадить его в алькове. Так, словно они беседуют. Обсуждают подробности мифической переговорной миссии, о которой Штанцлер так оживлённо распространялся всего пару минут назад.
Марсель шагнул было к телу, но ужас сковал его движения. При мысли о том, что он находится наедине с человеком, которого только что прикончил, Валме сильно замутило.
Что за напасть! Что с ним такое? Разве он не убивал в бою? Разве он не ходил по палубе, усеянной трупами от носа до кормы, и не распевал при этом во всё горло? Почему же сейчас от трясётся при виде одного трупа, как истеричная девица?
К тому же кто говорит о трупе? Штанцлер может быть просто ранен. Возможно, он всего лишь потерял сознание! Марсель ведь не проверял его пульс. А офицер Первого маршала по особым поручениям способен оказать помощь бедолаге, которому размозжили череп каминными щипцами.
Марсель решительно сорвал с себя колет и закатал рукава сорочки. Вытряхнув из сундука салфетки и полотенца, любезно предоставленные ему маркизой Жозиной, Марсель соорудил нечто вроде повязки на голове бывшего консильера. Кровь упрямо просачивалась сквозь слои материи, но он не сдавался. Поверх он намотал пёстрый платок, подаренный друзьями-кэналлийцами. Его манипуляции придали Штанцлеру поразительный вид – одновременно жалкий и залихватский.
Зато теперь раны не было видно.
Перенеся свой стул в альков постели, Марсель ухватил Штанцлера за пояс и с трудом перетащил туда его грузное тело. Здесь возникли новые сложности: «раненый» никак не хотел садиться, постоянно норовя соскользнуть на пол. Марсель едва ли не зубами дотянулся до простыней и, разодрав их, принялся привязывать упрямого кансильера к спинке и сиденью. В конце концов ему это удалось, хотя и не вполне удачно: Штанцлер сидел, горестно скособочившись, неловко свисая на одну сторону.
Марсель отёр пот со лба и, подумав, накинул на него свой плащ.
Теперь сцена убийства стала выглядеть безобидно, даже отчасти по-домашнему. Штанцлер походил на доброго дядюшку, пришедшего вразумить племянника на сон грядущий, и задремавшего на стуле у его ложа. Чем не идиллия? Марсель перевёл взгляд на себя.
Его рубашка была вся измазана кровью.
— Кошки закатные!
Марсель схватил свой халат, лежавший в изножье кровати, и закутался в него. Теперь он походил на человека, собирающегося лечь или только что вставшего с постели – за стаканом воды, например.
Его колотила мелкая нервная дрожь.
«И что теперь? — лихорадочно соображал он. — Было ли у него оружие?».
Оружие у Штанцлера было: короткий и широкий кинжал, подвешенный к поясу. Марсель снял его и спрятал в рукаве собственного халата.
Дальше предстояло самое сложное: постучать в дверь, чтобы привлечь внимание охраны, и сообщить, что граф Штанцлер просит одного из караульных войти внутрь за его распоряжениями. А после этого положиться на удачу и на Леворукого.
К тому же, если в замке идёт панихида по Эсперадору, солдат могли позвать на неё. Если повезёт, то охранников будет вполовину меньше, чем обычно: всего двое.
Марсель глубоко вздохнул, как перед броском в воду, отодвинул ящик для дров в сторону и несколько раз стукнул кулаком в крепкую дубовую доску. Караульные откликаться не торопились. Возможно, проклятые эсператисты молились, а возможно, тянули тинту за упокой души Юнния. Нервное напряжение Марселя достигло своего предела: он нетерпеливо выругался, ещё раз саданул кулаком по двери и с силой дёрнул её на себя.
___________________
[1] Филипп Депорт. «С годами я узрю за муки воздаянье» (пер. Ю. Верховского).
[2] В роли Филиппа Лепорта выступает Филипп Депорт.
[3] Поспешай медленно (лат).
Глава 7. Смута. 2
2
Дверь поддалась, словно стояла незапертой. Это было так чудовищно неправильно, что Марсель весь сжался, как заведённая до предела пружина. Он судорожно вцепился в кинжал Штанцлера, спрятанный в широком рукаве халата, и настороженно просунул голову в щель между косяком и тяжёлой створкой.
В караульной царила темень. Факелы не горели; огонь в очаге погас. Вокруг стоял пронизывающий холод и вдобавок сильно воняло плесенью: всё-таки подвал, что ни говори, всегда держит влагу.
Неужели Штанцлер отпустил солдат Карваля прежде чем явиться к узнику? Или известие о смерти Эсперадора привело эпинских мятежников в такое смятение, что в замке начался хаос?.. Размышлять об этом было некогда.
Марсель бесшумно проскользнул в дверную щель, торопливо пересёк караулку и выскочил в тёмный коридор, сырой и стылый, как подземный лабиринт.
Солдат не было и здесь.
Темнота казалась настолько плотной, что давила почти физически. Марсель осторожно нащупал стену и вздрогнул, случайно попав в холодное пятно плесени. Брезгливо скривившись, он крадучись двинулся вперёд.
Коридор заканчивался лестницей. Споткнувшись в темноте о нижнюю ступеньку, Марсель остановился и прислушался.
Подвал словно вымер. Вокруг царила гулкая тишина.
Взбудораженный неожиданным везением, Марсель начал подниматься, поминутно замирая и озираясь. Ни шороха, ни звука. Только его собственные туфли шаркали по камню – так испуганные мыши шуршат в поисках норы.
Входная дверь стояла приотворённой. Свежий воздух, проникавший со двора, был заметно теплее подвального, и казалось, что снаружи светлее, чем внутри, хотя уже царила глубокая ночь.
Марсель просочился на крыльцо как привидение. Сам знаменитый Вальтазар позеленел бы от зависти, увидев его маневр. Но любоваться было некому: двор был полностью загромождён штабелями бочонков, ящиками и тяжело гружёнными телегами, из-за которых в свете звёзд то тут, то там поблёскивали длинные дула кулеврин и фальконетов. Слева доносилась отрывистая речь и слышалось движение. Марсель припомнил, что несколько дней назад мятежники начали устанавливать артиллерию на верхние площадки Эр-Эпинэ. Вероятно, рабочие готовили деревянные платформы для подъёма орудий на Герцога и Герцогиню – башни, возвышавшиеся по обеим сторонам от замковой церкви.
Следовало убраться отсюда как можно скорее.
Марсель немного помнил здешнюю топографию: в плане замок представлял собою треугольник с тремя мощными башнями по вершинам. В прежние времена его окружал глубокий ров с водой и земляная насыпь, но после приснопамятного восстания Эгмонта Окделла кардинал Сильвестр приказал сровнять насыпь и завалить ров, а главную замковую башню – двойную, находившуюся на въезде и заключавшую в себе подъёмные ворота – снести до основания. В результате внутренний двор стоял теперь нараспашку, беззащитный перед любым вторжением и открытый всем ветрам. Когда Марсель прибыл сюда летом, въезд напомнил ему щербатый оскал человека, которому выбили передние зубы.
Сейчас с той стороны тянуло резким запахом навоза: похоже, мятежники спешно пытались восстановить защитную насыпь. Марсель пригнулся и, прячась за телегами, бесшумно двинулся к выходу. Прямо под его ногами блеснула узенькая полоска изморози – словно тропа, едва намеченная крупинками сухого снега и мелкого слюдянистого льда. Казалось, кто-то набросал хлебные крошки, указывая верный путь, как мальчик-с-пальчик из старинной эпинской сказки. Марсель решил слепо довериться этому знаку.
Он не прогадал: ему удалось выйти никем не замеченным. Он слышал голоса солдат, стоявших на страже возле насыпи и у частокола, который возводили рядом. Он прошёл буквально в нескольких шагах от дозорных и повернул за угол стены, чудом разминувшись с караулом.
Ему удалось сбежать! Леворукий явно покровительствовал грешнику.