Он говорил на платтдойч, которого Мальцев не понимал, но уловил в голосе радушие и охотно кивнул.
Коротконогие пузатенькие бобыли в засолодевших колом рубахах выходили из поварни, испуская пар от плечей, и кланялись.
— Заходи, я тут сварил!
— В избу не пойдём, — сказал Малисон, ибо к вечеру подмораживало. — Там баня.
— Выноси горяченького сюда! — распорядился пивной мастер.
Слепой и немой вынесли по паре кружек и поставили на вкопанную в землю бочку под раскидистой ивой, пока глухой шурудил дровами. Бобыли остались стоять на подхвате, ожидая распоряжения господ. Покачивались и рыгали, воротя носы от пивного духа. Если бы им предложили, они бы не захотели.
Малисон толкнул локтём Фадея и сказал по-русски:
— Накатим, брат!
Новый навар отдавал тем мимолётным духом, который бывает только в свежесваренном пиве и быстро уходит в небо к ангелам, стоит лишь пиву немного остыть.
— Как всегда, герр браумейстер! — отметил Малисон.
— С Божьей помощью!
— Зер гут, зер гут, — сказал Фадей, но его никто не расслышал.
— У тебя очень хорошее удалось, но я бы хотел купить тёмного, — Малисон поправил рубаху за пояском, чтобы попустить брюхо.
— Бери и это пока свежее, — предложил пивной мастер.
Малисон поразмыслил. Отхлебнул ещё и ещё поразмыслил.
— Возьму две бочки, — прикинул он на разрост дома, аннелисины детишки должны были прибыть. — Одну тёмного, одну малого.
— А нового? — немедленно спросил Йенс.
— Нового не надоть, — сказал Малисон. — Оно у тебя столовое, а мне детей поить надо. Такое-то застоится и прокиснет у меня.
— Малое как вода, — сказал Йенс. — Уйдёт за неделю.
— Да… Десяток вёдер — не колодезь, — рассудил купец.
— Ведь все пьют. Ты у Дохлого брал, а теперь за ту же цену возьми у меня, — браумейстер Йенс к исходу дня был изрядно распробовавшимся и не чуял цеховых правил.
— А, давай! — согласился Малисон. — Возьму три бочки, а пустую мне зачти. Те две не верну, они прогнили. Я их на дрова пустил.
— А эта тоже старая.
— Я у тебя три беру!
— Идёт в зачёт, — решил пивной мастер и приказал слепому: — Готовь тёмного, малого и нового.
Слепой молча умёлся, будто не слышал приказа, а воспринял его незримо. Он лучше всех умел считать в уме и понимать намёки.
— Нам повтори, и возчику поднеси, — приказал Йенс немому. — А то он заскучал. И давайте грузить, слышал чего?
Немой кивнул и пошагал к дверям, из которых валил духмяный пар, будто ожидая тяжёлой работы. Фадей посмотрел ему вслед как будто с завистью.
Смеркалось, и вот-вот должен был пойти дождь, но он не начинался. Почему? Бог весть.
Малисон распустил мошну и принялся выкладывать на бочку монеты. Одну, другую, третью, много.
— Пиво варится — марка валится! — как увидел серебро, так и расцвёл мастер Йенс.
— Будем, — поднял кружку Фадей.
Купец отсчитал деньги, которые взял с запасом. Их оказалось впритык.
Теперь всего было впритык.
— Ну, что, герр Малисон, зверя-то поймал? — как бы невзначай спросил Йенс, стрельнув глазами на Фадея.
— Поймаю, — купец отхлебнул пива. — Никуда Зверь от меня не денется.
— У нас тут люди пропадают.
— Да они постоянно пропадают, — сказал Малисон. — Новые приходят. Ничем не лучше.
— Это точно, — сказал браумейстер Йенс, бросил взгляд на Фадея и повторил. — Это точно.
И тогда Малисон, выпятив пузо, поднял крухан:
— За холод, солод и совесть пивовара!
За совесть выпили бесспорно.
Бобыли загрузили. Во дворе с Петровичем спустили бочки с телеги, закатили в подклет и установили в дальнем углу на своём месте.
Управились вовремя.
Основательно зарядили дожди, как это бывает в осеннем Ниене — недели без остановки — и на службы преподобного Фаттабура начали собираться толпы. Обновлённая кирха была полна полнёшенька. Заявлялась не только паства, а вообще все, чтобы потолкаться и посудачить, даже если не очень понимали язык проповеди. Аннелиса любила ходить послушать. И если раньше служанка держалась поодаль от Малисона и Айны с детьми, то сейчас она сидела с ним рука об руку. Брак их негласно считали делом уже решённым.
Каждое воскресенье Малисон повадился брать с собой и Фадея. Чем раньше соседи начнут считать его своим, тем для всех лучше. Он намекнул преподобному Фаттабуру, что паству ждёт прибавление, и встретил тёплую поддержку. В это воскресенье пастор много говорил о блудном сыне, о раскаявшемся разбойнике и о том, что для Господа возвращение в лоно грешника значительно ценнее безупречного праведника.