— Мы давно поняли, что это было не изнасилование, — пробормотал Клаус Хайнц.
— С Ингмаром у них была страсть, — с печалью признала Хильда. — Бездумная страсть двух молодых существ. Ута явилась к нам за деньгами по наущению Грит, но сама она хотела увидеть Ингмара в час беды, получить поддержку… Она умирала, хотя и не понимала этого. Рань или поздно, она бы истекла кровью. Но Ута была сильной и сумела уйти своими ногами, когда я приказала Ингмару выставить её прочь и, по возможности, довести до дома. Я щедро заплатила ей за молчание. Дала много денег — двадцать далеров, чтобы они с Грит могли поделить их пополам и остаться довольными.
«Двадцать далеров, — признал Клаус Хайнц. — Столько было в кошеле у бродяги, когда он принёс их в кроге».
— Нам требуется объяснение, зачем Ингмару нужно было убивать Уту? — даже чёрствое сердце Грюббе не могло остаться равнодушным к участи влюблённой бедняжки. — Деньги были. Всё было улажено.
— Почему Ингмару? — не сдавалась Хильда. — Бродяга мог зарезать встреченную в лесу девицу, чтобы ограбить и…
— Потому что с девицей была фигурка дракона, — Грюббе ткнул пальцем в позолоченное украшение. — С оборванной цепочкой. Так зачем же?
— Между ними что-то случилось, — с сочувствием ответила Хильда. — Я знаю со слов Ингмара, а он рассказал, что захотел сказать. Если вы его допросите, вы узнаете точнее, а я смогла вытянуть… полуправду. Он перевёз её на лодке от усадьбы и повёл в Спасское, чтобы у переправы найти кого-нибудь. В Спасском часто гуляли моряки и вообще в ту пору Нева не спит. Можно было перевезти девицу в Ниен, и никто бы не дознался.
— Но они застряли на перекрёстке.
— Что-то случилось. Должно быть, Ута обессилела. Ингмар сказал, что едва волок её, у девицы заплетались ноги. Когда они вышли на перепутье, Ута остановилась и стала умолять его жениться на ней. Она обняла его и стала убеждать, что жить без него не сможет. Её горячие слёзы лились ему на грудь. Шёл дождь, а Ингмар говорил, что слёзы были горячими и жгли его как расплавленная смола. Ута повисла у него на шее. Ингмар пытался оторвать от себя её руки, но девка только крепче цеплялась за него. Она чуть было не убедила его.
— Взять замуж? — изумился Хайнц.
— Да. Ингмар разозлился. Он испугался и рассвирепел. Тогда всё это и случилось. Удар ножом. Ута повалилась. Ингмар склонился над ней и тут услышал шаги. Сверкнула молния, и он увидел на дороге фигуру. Ингмар бросился в лес. Он клялся, что к невинно пролитой крови на перекрёсток явился сам Дьявол, но мы-то знаем…
— Фадей Васильев Мальцев — бродяга, мародёр, но не убийца, — пылко заверил старший письмоводитель. — И не дьявол во плоти. Мы это сразу поняли.
— Да, свалить на него не удалось, — пожалела Хильда. — Зато теперь у вас есть дурачок Тойво, сын купца из Саво. На финнов можно уверенно вешать любые зверства, как на лесных хищников и оголтелых тварей, а любой человек эти доводы поймёт и примет.
— А ты, смекалиста, — крепко помолчав, обронил Карл-Фридер Грюббе.
Хильда задрала подбородок. Теперь в ней проступило что-то женственное, впервые и от этого неожиданно отвратительное.
— А как бы я ещё уцелела? Когда умер Хильдегард, я осталась с младенцем на руках и без прав, во власти Бернхарда, королевского казначея Ингерманландии.
— Ты была близка с ним? — уголки губ юстиц-бургомистра опустились в скорбную гримасу.
— Нет. Да, — ответила Хильда, она спешила выговориться, но не для того, чтобы снять с души грех, а чтобы вознаградить себя за долгое молчание. — И ничего не имела с этого. Хильдегард был его правой рукой и накопил на службе немало. Я была всего лишь при братце, но кем? Приживалкой, а потом сиделкой при младенце. Ингмар и есть наследник, не я. До вступления в возраст совершенных прав заботы по распоряжению его имуществом и всеми средствами взял на себя герр Стен фон Стенхаузен. Я не знаю, что осталось от нажитого моим братом наследства. Наш добрый опекун предложил отправиться сюда и вести жизнь спокойную, даровав мне доступную долю власти. Если бы я отказалась, в столице одинокую женщину с чужим ребёнком генерал-риксшульц бы легко уничтожил. Судьба наследника была предопределена при любом моём решении. В Ингерманландии мы были под надзором его жены и притом приносили пользу семье. Герр Стен фон Стенхаузен устроил Ингмару отчисление по здоровью, чтобы он не пошёл на воинскую службу и не отбился от рук. Есть заключение стокгольмского доктора о врождённом безумии наследника Тронстейна. Отчасти справедливое решение. Ингмар вспыльчив. Иногда на него находит беспричинная ярость. На меня, впрочем, тоже. Это родовой стигмат нашей семьи. Отец был таким же, и бабушка, — Хильда как-то нехорошо и задумчиво улыбнулась. — Мы все такие. Наверное, в армии дисциплина и подчинение отковали б из Ингмара хорошего офицера или его казнили бы за непослушание, но в этом нашем мирном Бъеркенхольм-хофе парень совсем распоясался. Он рос как маленький дикарь, который находил утеху в драках с крестьянскими детьми, а потом и со взрослыми. От ярости Ингмар становится смелым до безрассудства. А ярость бывает следствием страха. Он в тринадцать лет мог поколотить взрослого. Не любого, но случалось. Кулак у него тяжёлый, — горько усмехнулся Тронстейн. — Весь в меня. Только моя власть и защита хозяйки служили ему щитом. Я его порола и била, но Ингмар оказался твёрд и неисправим. Когда он бывает буен, то никого не боится, а буйным он делается всё чаще.