Зверь сделал несколько шагов и замер.
Накануне я видел рядом с этим слином дрессировщика Бертрама из Людиуса. Тогда слин никак на меня не отреагировал. Очевидно, он еще не знал моего запаха.
Зверь не сводил с меня глаз. Дыхание его участилось, четыре передние лапы подобрались под шерстистое брюхо.
Его явно смущала моя неподвижность. Слин осторожно продвинулся еще на один фут. Теперь он находился на расстоянии прыжка.
Я старался ничем его не спровоцировать.
Слин настороженно взмахнул хвостом.
Я медленно вытянул руку и ухватил край шкуры.
Слин угрожающе зарычал. Хвост замер в напряженном положении, уши прижались к морде.
В следующую секунду, скрежеща когтями по каменным плитам пола, чудовище бросилось вперед. Девушка завизжала. Я хлестанул его шкурой по морде и перекатился через лежанку. Слин с диким ревом разорвал шкуру пополам и отбросил ее в сторону.
Я рассмеялся победным смехом воина. В руках у меня был боевой топор Торвальдсленда.
— Давай, дружок! — сказал я. — Теперь потягаемся.
Это был отважный и благородный зверь. Думаю, те, кто презирает слинов, просто их не знают. Кюры, кстати, относятся к слинам с большим уважением, что само по себе много значит.
Рабыня зашлась диким визгом.
Я молниеносно раскрутил топор и рубанул слина по голове. Череп зверя треснул. Слин рухнул на передние лапы, и я тут же рассек ему шею мощным широким ударом.
— Красивое животное, — произнес я, вытирая с лица кровь слина.
За дверью послышались крики и топот, спустя мгновение в комнату вбежали Турнок, Клит, Публий, Таб и другие. Все были вооружены.
— Что случилось? — крикнул Турнок.
— Задержите Бертрама из Людиуса, — сказал я.
Несколько человек побежали исполнять приказ.
Вырезав кинжалом сердце слина, я рассек его на несколько частей и раздал своим людям. Каждый сделал по нескольку глотков горячей крови. Охотничий ритуал требует пить кровь из пригоршни.
— Бертрам из Людиуса исчез, — доложил старший повар Публий.
Другого я и не ожидал.
Я посмотрел на колыхающуюся в ладонях кровь. Старинное предание гласит, что если увидишь себя черным — умрешь от болезни, если отражение будет красным и неровным — погибнешь в бою, если разглядишь в крови седого старца — будешь жить долго и оставишь после себя детей.
Слин не захотел со мной говорить. Я вглядывался в горячую густую жидкость, но ничего, кроме крови, не видел. Слин не хотел или не мог со мной говорить.
Я поднялся на ноги.
Больше не буду смотреть на кровь слина. Лучше смотреть в глаза людей.
Я вытер ладони о бедра и взглянул на обезумевшую от страха обнаженную девушку.
— Бертрам из Людиуса подошел к часовому, — продолжал свой рассказ Публий, — оглушил его и с помощью крюка и веревки перелез через стену.
— Там ему и конец, — заметил кто-то. — Тарларионы о нем позаботятся.
— Нет, — покачал головой я. — Его наверняка поджидала лодка.
— Далеко он все равно не уйдет, — сказал Турнок.
— Даю голову на отсечение — он уже улетел из города на тарне, — сказал я. — Гнаться за ним бесполезно. Отдыхайте дальше.
Люди гурьбой двинулись к выходу.
— Что делать со зверем? — спросил Клит.
— Пусть лежит, — проворчал я. — Мне надо побыть одному.
Я закрыл дверь, и мы с рабыней остались наедине.
Прикованная к лежанке девушка выглядела несчастной и испуганной.
— Ну что, крошка, продолжаешь служить кюрам? — спросил я.
— Нет, господин! — воскликнула она. — Как ты мог подумать?
— Кто сегодня наводил здесь порядок?
— Я, господин, — пролепетала она. Как правило, девушка, которую оставили на ночь, с утра прибирается в комнате.
— На колени! — приказал я.
Она соскользнула с лежанки и опустилась на окровавленный пол.
— В позу! — приказал я.
Она немедленно приняла позу наслаждения. Села на пятки, широко развела колени, положила руки на бедра и откинулась на спину. Я видел, что ей стало по-настоящему страшно.
Я присел рядом.
— Господин? — в ужасе произнесла она.
Я навалился на рабыню и овладел ею на залитом кровью полу. Я ласкал ее прекрасное, беззащитное тело, и она постепенно начала отвечать мне.
— Значит, продолжаешь работать на кюров?
— Нет, господин! Нет!
Тело ее содрогалось в любовных судорогах. Бедра дрожали.
— Да, — сказал я.
— Нет!
— Зверь шел по моему запаху.
— Я тут ни при чем! — завизжала рабыня. — Пожалуйста, не заставляй меня отдаваться тебе таким способом, — пролепетала она.
— Говори! — приказал я.
— Пожалей меня!
— Говори!
— Я относила одежду в стирку, — сказала она. — Я должна была положить твою тунику вместе с другими.
Невольница выгнула спину и попыталась вырваться. Для девушки она была очень сильной. Я вдавил ее голову в лужу крови и процедил:
— Никуда ты не денешься. Ты моя.
— Знаю, — торопливо произнесла рабыня, — Знаю.
— Дальше, — потребовал я.
— О! — застонала она. — Господин, умоляю тебя! Отпусти!
— Продолжай.
— Меня обманули, — разрыдалась рабыня. — Бертрам из Людиуса меня выследил. Я решила, что он просто подглядывает за мной. Мужчины часто любуются молоденькими невольницами.
— А тебе, сучка, это понравилось?
— Да, господин, — простонала девушка. — Я ведь рабыня.
— Продолжай.
— Умоляю тебя, господин! — Девчонка вцепилась мне в плечи. — Мне действительно было приятно. Он красивый, сильный, он горианин, а я всего лишь рабыня. Я думала, что он попросит у тебя меня и ты ему не откажешь!
Последнее было правдой. Если бы мой гость проявил интерес к рабыне Велле, бывшей землянке по имени Элизабет, я бы не задумываясь отдал ее ему на всю ночь. И, останься он ею недоволен, я бы велел высечь ее плетьми.
— Он заговорил со мной, — сбивчиво рассказывала девушка, — и я тут же опустилась на колени. Он сказал, что я хорошенькая, и это мне понравилось.
На Горе женщине сложно заслужить одобрение мужчины. Тем более рабыне. Здесь никогда не похвалят девчонку из простой вежливости. Чтобы услышать комплимент, ей надо вывернуться наизнанку. Зато, когда девушку хвалят, она по-настоящему счастлива, ибо в душе каждой настоящей женщины горит одно-единственное желание — угодить мужчине.
— «Знаешь ли ты, кто я такой?» — спросил он. «Конечно, господин, — ответила я. — Ты Бертрам из Людиуса, гость моего хозяина». «Твой хозяин ко мне очень добр, — сказал он. — Я хочу сделать ему подарок». «Чем я могу тебе помочь, господин?» — спросила я. «Я хочу заказать твоему хозяину хорошую куртку или накидку из шкуры снежного слина, — сказал он. — В Людиусе есть мастера, которые могут пошить великолепную вещь. С золотыми нитками и потайными карманами. В такой одежде ему будет удобно сидеть в седле тарна».
— В Порт-Каре мало кто знает, что я тарнсмен, — перебил ее я. — И Бертраму я никогда об этом не говорил.
— Об этом я не подумала, господин.
— Тебе не пришло в голову, что это странный подарок со стороны торговца и моряка?
— Простите меня, господин, — взмолилась девчонка. — Наверняка кто-нибудь рассказал ему, какой вы отважный тарнсмен. К тому же такой подарок обычен для людей, приехавших с севера.
— Бертрам из Людиуса не мог знать, что я тарнсмен, — повторил я. — Мне кажется, что он работает на кюров.
Я сделал резкое и грубое движение, и она сладостно застонала. По телу рабыни струился горячий пот.
— Если не ошибаюсь, — добавил я, — он не единственный, кто на них здесь работает.
— Нет! — завопила она. — Нет!
Я все-таки заставил ее отвечать на мой движения. Девчонка хрипло стонала.
— Он забрал мою тунику, чтобы снять размеры для зимней куртки из меха снежного слина, так?
— Да! — выкрикнула она. — Но только на одну минуту! Только на одну минуту!
— Дура!
— Меня обманули!
— А может, ты все-таки работаешь на кюров?
— Нет! — заплакала она и попыталась подняться, но я снова вдавил ее плечи в лужу крови.