- Это Вольфганг - старейший контролер зоопарка. Он, правда, сам не очень стар, потому что зоопарк этот построили только после войны.
Она познакомила Славу с Вольфгангом и по-немецки спросила его о Мишке.
- Вы должны знать о нем, - сказала Маргит.
- Я?! - развел руками Вольфганг.
Он повернулся и, не вставая, подхватил где-то за собой два таких же стульчика, поставив их перед собой.
- Садитесь. Что я знаю? Я ничего не знаю.
Он говорил по-немецки, Маргит переводила, но Слава и без того уже почти все понимал. Когда она угадывала это по его лицу, переставала переводить.
«Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ»Контролер снял фуражку и вытер ее изнутри носовым платком. Потом неторопливо надел, поправил, как будто примеривал эту фуражку в магазине, будто надевал ее впервые за всю свою жизнь. А фуражка-то была ношеная, и надевал он ее, должно быть, тысячу раз.
И Слава тогда подумал: «Время оттягивает».
Маргит сказала:
- А мы не торопимся. Вольфганг подумает, подумает и, может быть, что-нибудь вспомнит. Зачем спешить? Здесь так хорошо.
Да, Маргит была права. Солнце садилось, подсвечивая откуда-то сбоку. Тени становились длиннее, воздух прохладнее. Наступал тихий предвечерний час, когда все вокруг казалось волшебным: розовые облака над скалой открытого вольера, птицы фламинго, которые казались чудесными цветами, растущими прямо в пруду, и павлин, распустивший веером хвост; косые лучи солнца пронзили яркие пестрые перья павлина, и в веере этом зажглись как бы разноцветные огоньки.
Слава посмотрел на Вольфганга. Все в нем было большое: ладони раза в три больше Славиных, плечи широченные, а фуражка такая, что, надень ее Слава, она бы опустилась на его плечи.
На фуражке Вольфганга был медведь. Это как бывает «краб» у наших морских офицеров. Эмблема, одним словом. У солдат наших на пилотке звездочка. У транспортников на фуражке колесико с крылышками. А здесь был медведь. И на левом рукаве чуть повыше локтя - там, где у пионеров бывают красные нашивки, - тоже был медведь.
«Что за город Берлин! - подумал Слава. - Везде медведи». Эти медведи - на дверцах автобусов, на вывесках, на плакатах и вот даже на фуражках и на рукавах. Они как бы дразнятся: «Вот сколько нас здесь. Попробуй-ка найди среди них своего Мишку!…»
Теперь Вольфганг мял в руке сигарету, как мнут пластилин в кружке юных ваятелей. Но тут - Слава это понимал - Вольфганг опять оттягивал время. И Маргит всем своим видом - неторопливо-мечтательным - как бы снова говорила: «Подождем, подождем. Здесь так хорошо вокруг. Спешить нам совсем некуда».
Где- то сбоку вдруг вспыхнуло что-то красное. Бывает же так, будто не глазом увидел, а ухом: смотришь вперед, а увидел или, вернее сказать, почувствовал что-то сбоку.
Слава повернулся и как бы встретился взглядом с фламинго. Бело-розовая птица распрямила красное крыло, и крыло это и гордая голова птицы - вся она, стройная и величественная, отражалась в зеркале пруда среди отраженных же розовых облаков.
- Так вот, - сказал Вольфганг, - помнится, рассказывал проводник, что у той медведицы было два любимых медвежонка.
«Два!» - чуть было не воскликнул Слава, но увидел, что Маргит приложила указательный палец поперек своих губ.
Вольфганг затянулся сигаретой и выпустил дым.
- Да, два любимых детеныша, - повторил он.
И еще проводник говорил, что у охотников собака была на редкость сообразительная. Зверь хотел убежать от них, но собака все время хватала его за задние лапы… («Тарзан, - подумал Слава, - конечно же, это был Тарзан, который выследил Якову Павловичу медведицу - мать моего Мишки».)…И вот медведица повернулась и занесла лапу, чтобы ударить этой лапой собаку. Да, собаку…
При этом Слава вспомнил Шустрика, но вспомнил на одно только мгновение. Здесь, в зоопарке, все его мысли были заняты медвежонком. Ведь Славе казалось, что поиски подходят к концу, что вот-вот он найдет наконец своего Мишку…
После паузы Вольфганг продолжал:
- Да, медведица хотела ударить собаку, а та ухватила ее за «штаны». Ну, знаете, так охотники называют длинную шерсть медведя на задних лапах. И когда опытная собака-медвежатница так вцепится в эти штаны, худо медведю. Он туда, он сюда - собаку никак не сбросить.
Вольфганг снова затянулся, и дым повалил теперь у него изо рта и из обеих ноздрей.
«Совсем как рисуют в сказках Змея Горыныча», - подумал Слава.
Нет, Вольфганг никак не походил ни на Змея или там на какого-нибудь злого волшебника. Его широкое лицо, толстые губы, большие светлые глаза были очень добрыми. Только вот говорил он очень медленно. Скажет фразу, затянется сигаретой, выпустит дым и еще вроде бы подождет, пока дым этот рассеется, как будто серое облако мешает ему говорить.