Когда её медвежата вырастали и мама-медведица отличала их, она ходила за продуктами: выискивала в лесу грибы, ягоды и коренья. А уж если найдёт пчелиное дупло — это кондитерская. Для медведей мёд вкуснее шоколада и мороженого.
Она не только кормила, но и учила уму-разуму маленьких медвежат и оберегала их от волка-разбойника.
При этом мама-медведица была строгая: чуть нашалит медвежонок, давала затрещины. Но медвежата не помнили зла — на мать ведь не обижаются, и между собой медвежата не ссорились.
Беда пришла, как всегда, нежданно. Далеко-далеко забрела мама-медведица за едой и напоролась на охотников. Так и ушла с пулей под шкурой.
В том году медведица была с маленьким медвежонком-сосунком. К счастью, мама-медведица отличалась не только ростом. Нет, медведица была и высока, и умна, и хитра. Она давно приглядела благоустроенную квартиру. Всякие там ямы, даже меж корней больших деревьев, она отвергла, как сырые подвальные этажи.
Дупло в большом дереве не редкость! Но где найти такое дупло, чтобы оно было вместительным, а дерево не трухлявым? Что толку в большом, но трухлявом дупле? Только влезешь в него, повернёшься, уляжешься, а оно и развалится — одни щепки вокруг и труха. Нет, такое жильё медведица обходила стороной. Гниль и труху она носом чуяла. И в конце концов добилась-таки своего. Известное дело: кто ищет, тот всегда найдёт.
Бывает же такая удача: квартира совсем-совсем по вкусу. Кедр стоял прямой, как мачта. И весь район такой — сухой, не заболоченный, солнечный, и деревья одно к одному.
Не всё же горестям быть — набрела и на удачу.
Загодя медведица притащила мох, разложила его, как полагается, или, проще говоря, обставила свою новую квартиру. Подумать только — даже вид из дупла был на юго-восток. И это не шутка: весной солнышко здесь раньше гостит, раньше снег сгонит, землю подсушит — всё приготовит к выходу в свет. А ведь за зиму медведиха изголодается. Длинная её шерсть к этому времени сваляется и станет клочковатой.
Да, медведь осенью и медведь весной так не похожи, будто это два совсем разных зверя. Осенний медведь, можно сказать, курортник. Словно он только что прибыл из Артека: пушистый, шарообразный, лоснящийся. Под шкурой перекатываются, как бы играя, яблоки мышц. В это время он незлобив и добродушен.
Зато весной медведь страшен. Встреча с ним не сулит ничего хорошего. Изголодавшийся, взъерошенный, длиннорылый. А тут, как назло, и поживиться нечем: недавно сошёл снег, и на земле ещё ничего не выросло.
Нет, сильно заспаться медведю никак нельзя. Зверь может так отощать, что потом и ноги его не понесут. А ведь известно, что зверя (не только волка, а любого зверя) ноги кормят. Медведица знала это отлично — зимовала не первый год. И как хорошо было, что присмотренный ею кедр фасадом на юг! В этой квартире зима раньше кончится, весна сюда первой придёт, и раньше можно просыпаться и выходить за добычей.
Вот в такой роскошной квартире родился Лесик. Вокруг тишина — тайга. Иногда только вместо сторожа с колотушкой дятел по дереву постукает. И то постукает, постукает — и смолкнет.
Бывает ещё — деревья от мороза трещат.
Умная медведица всё к зиме предусмотрела. Ей мороз не страшен — нажирела; как говорят о медведях — набрала жиру. От этого стало ей теплее и молоко слаще. Благодать. Что говорить: берлога — жилище уютнее и не придумать. В такой квартире — тёплой и мягкой — медведь обычно спит развалясь и видит при этом сны один лучше другого. А снятся ему, должно быть, лакомства, съеденные за лето и осень: ягоды и орехи, рожь и рыба с тухлинкой (это для мишки самая вкуснота) и, конечно же, мёд.
Спит медведь крепко. Разбудить его может только весенняя капель. Только не звуком своим, а каплями, которые падают ему на нос. Капли холодные, почти что ледяные. Только что они сосульками были. Такими кого хочешь разбудить можно.
Мама и Лесик самого разгара весны не дождались. Был конец зимы, а весны только начало. Медведиха смотрела сны, а Лесик спал и сосал, спал и сосал.
Так прошёл месяц.
И вдруг в полной тишине, когда даже дятлы спать улеглись и деревьям, должно быть, надоело кряхтеть от мороза, раздались странные звуки в тайге. Будто миллион шмелей зажужжали — да все сразу, хором: зизж… ж…
Жуть. Жужжание это всё ближе и ближе подвигалось к могучему кедру — медвежьей квартире.
«Что это?» — подумала медведиха. И хотя ума ей было не занимать и опыт жизни был у неё не маленький, здесь она растерялась. Жужжание, звон и скрип разбудили медведиху, а надо вам знать, что медведи это страх как не любят. Нажирели, залегли, и не трогай их. Спят, блаженствуют — только ветки над ними серебрятся. Это от медвежьего дыхания иней все зелёные иголочки, не то что ветки, серебром кроет. Для охотников такой иней бывает верной приметой. Но какие там охотники в глубокой тайге?! Медведиха такой кедр выбрала, что считала — нехоженые это места, человеку здесь делать нечего. А всё равно не сразу она залегла. Приняла, можно сказать, все меры предосторожности: перед тем как лечь, встала на задние лапы и обошла кругом могучий кедр. При этом медведиха крутила головой во все стороны, внимательно осматривая и вынюхивая всё вокруг. Потом она села против ветра и напоследок втянула носом воздух.
Ни звуков, ни запахов, которые говорят об опасности. Теперь медведице можно залечь на зиму.
Умна была, хитра, но ведь на всякого мудреца довольно простоты.
Не то что охотники — лесорубы дошли в те места, что медведиха считала недоступными для человека. И шли-то лесорубы не только с топорами, как в прежние времена, а вооружённые всей новой техникой. У каждого лесоруба была механическая пила с бензиновым моторчиком. Пилу эту прилаживали к дереву, пускали в ход; и по всему лесу разносилось её жужжанье. А опилки так и били по снегу, как пули из пулемёта.
Следом за пильщиками, так сказать пехотой лесного воинства, шли, словно танки, большие трелёвочные тракторы. Это такие машины, что где хочешь пройдут — им не страшны ни топь, ни кустарник, подцепят огромный спиленный ствол и тащат его на буксире по заснеженному лесу.
Топоры у тех лесорубов были только на то, чтобы сучья счищать и ещё зарубки на стволе делать. Хозяйкой на валке леса была техника. И потому лесорубы шли быстро и сумели проникнуть в самую глубь тайги, где полновластной хозяйкой считала себя медведиха.
Разбуженная шумом, который теперь уже сотрясал и заставлял дрожать её жилище, медведица выглянула сквозь отверстие дупла. В первое мгновение она зажмурилась от яркого света и от блестящей красной шапки человека, стоявшего на коленях у корней кедра. Ну конечно же, откуда было медведихе знать, что у лесоруба это никакая не шапка, а красный металлический шлем. Такие шлемы бывают у мотогонщиков. Носят их и вальщики леса, чтобы здоровый сучок или невзначай дерево, стукнув по железу, причинило голове меньше беды. А красный шлем — это потому, что так голова человека виднее в зелени, и рядом работающий вальщик будет осторожнее.
Да, пилить и валить деревья в тайге — большое искусство. Вот и сейчас пила переливчато пела, вгрызаясь в твёрдую древесину кедра, плюясь во все стороны опилками, а работа подвигалась медленно: крепкий попался ствол. Не один десяток лет простоял кедр и стал от этого только твёрже. У других пильщиков то там, то тут с шумом и грохотом валились деревья, а этот кедр упрямо стоял на своём корневище, будто не хотел подводить своих жильцов! Как же так: сдать квартиру, да ещё кормящей матери с детёнышем, а потом завалиться — самому не жить и квартирантов задавить…
Не знаю точно, это ли удерживало кедр, но факт, как говорится, фактом: долгое время не мог повалить это дерево пильщик.
Что было в это время с мамой-медведицей? Ведь никакое землетрясение не может сравниться с тем, что пришлось ей испытать.
Жилище её не только тряслось и раскачивалось, но, по всей видимости, вот-вот должно было рухнуть.
Очень страшно было: солнечный луч светил прямо на красный железный шлем человека, и от этого казалось, что на голове у этого шумящего и жужжащего существа — огонь, целый костёр. Как же бежать? Дорога одна — прямо на это красное пламя. А принято считать, что огня медведи боятся.