Олень ревет лежа
Наш следующий переход должен был быть совсем небольшим, и я решил подойти поближе к ручью с фотоаппаратом и попытаться сфотографировать оленя. В то время у меня был аппарат «Практика» — зеркальная камера без пентапризмы, и мне, увы, пришлось убедиться, насколько это неудобно при съемке в горах с телеобъективом. Я выбрал место под толстой сосной над ручьем, откуда хорошо был виден весь участок, по которому прошел олень. Прошло полтора часа. Была полная тишина. Казалось, что ничего уже не будет, да и все же, хоть переход нам предстоял небольшой, надо было собираться. Я покинул свой пост и двинулся через криволесье назад, к нашей стоянке. Не более чем через сто шагов меня остановил могучий рев за спиной. Оглянувшись, я увидел «своего» оленя, спускавшегося к ручью прежним путем. Забыв об осторожности, я бросился назад. Видя, что не добегу до своей сосны раньше, чем зверь скроется, я стал снимать. Но руки у меня дрожали, и никак не удавалось поймать в кадр зверя, что очень затруднялось необходимостью смотреть в видоискатель сверху. Кроме того, зверь то и дело скрывался за березками. Олень спустился к ручью и пошел вниз по руслу. Он был освещен ярким солнцем и великолепно выделялся на фоне затененного противоположного склона. Но пока он был еще на склоне, мне удалось сделать только два плохоньких снимка (слишком еще велико было расстояние), а на ручье я так и не смог поймать его в кадр. Этот и еще один подобный случай в горах позволили мне в дальнейшем оценить преимущество зеркальных фотоаппаратов, снабженных пентапризмой, которых тогда наша промышленность еще не выпускала.
Олень-рогач спускается к ручью
В тот день мне еще три раза удалось увидеть оленей. Как только мы поднялись на хребет Пшекиша, перед нами очень близко выскочил молодой самец с небольшими аккуратненькими вилочками рогов. А после захода солнца, когда я сидел на вершине холма, показалась самка с олененком. Оба зверя начали стремительно носиться кругами вокруг моего холма, как будто танцуя. Какое-то необычайное ощущение полноты жизни шло от этих самозабвенно играющих зверей.
Последние встречи с кавказскими оленями у меня были на горе Тыбге весной 1982 года. Дело шло к лету, и олени линяли из серого зимнего наряда в красноватый летний. В тот же вечер, когда мы пришли на Тыбгу, на склоне ее первого отрога показались пять серых самок оленя, которые сначала паслись, а потом улеглись на горном лугу среди моря цветущих ветрениц. Эти луга с ветреницами и рододендронами поразительно напоминали командорские. С заходом солнца олени поднялись на гребень отрога, где выстроились, как будто специально красуясь. На фоне закатного неба красиво вырисовывались их тонкие силуэты. Все это было прекрасно видно в подзорную трубу с порога нашего домика. В другой раз на том же отроге мы встретили у снежника самку с прошлогодним олененком. Мы затаились за скалой, но самка успела что-то заметить. Двигаясь зигзагами и часто останавливаясь, она стала приближаться к нам. Подойдя довольно близко, она вдруг подняла голову и стала издавать отрывистые сиплые звуки, напоминающие лай. Спина ее была уже заметно красная — начиналось лето.
Там же, на Тыбге, мы регулярно встречали серн и кубанских туров. Встречи 1953 и 1982 годов происходили в одних и тех же местах. Было полное ощущение, что мы не только ходим по одним и тем же местам, но и видим одних и тех же зверей. Конечно, за прошедшие 29 лет они должны были смениться, и даже не раз. Но было очень забавно видеть, как серны и туры идут теми же путями: поднявшись в высокогорье, они заканчивают пастьбу и уходят в скалы, где ложатся на отдых.
Кавказская серна
Наиболее красиво выглядят животные, когда они переходят снежники. На снегу очень четко видны силуэты зверей. Тяжеловесные туры-самцы резко контрастируют с тонкими фигурами серн. Серны, выйдя на снежник, внезапно преображаются. Если перед этим они степенно тянулись с пастбищ по тропам, то, выйдя на плотный снег, заполняющий узкие лощины на крутом склоне, они начинали веселую озорную игру. Животные вдруг срывались с места и галопом неслись вниз по головокружительно скользкой крутизне. Вдруг они внезапно останавливались, резко тормозя четырьмя ногами, из-под копыт которых взлетали фонтанчики снега, как из-под лыж слаломиста на крутых виражах. То они, совсем как собаки, преследовали друг друга, останавливаясь и делая выпады, раскрывали рот, как будто скалясь друг на друга, морщили нос и высовывали язык. В пылу бега некоторые серны подскакивали вверх и, раскинув ноги, с размаху падали плашмя на снег. После нескольких минут игра затихала, животные шли дальше по тропе, но на следующем снежнике игра часто возобновлялась. Добравшись до мест лежек, животные располагались на уступах скал, несколько рассредоточившись. Каждая скала с лежащей на ней серной представляла собой прекрасную законченную картину, которая по сравнению с другими выглядела чуть по-своему. Простым глазом ничего нельзя было увидеть на склоне отрога, но стоило навести трубу на участок, где отдыхали серны, и скалы оживали, как всегда оживает местность от присутствия диких животных. Что особенно характерно для горных копытных — это какая-то особая плавность движений: они не лазают по горам и скалам — они там ходят, бегают, как любые животные в своей родной стихии.