Шло время, несмотря на прогнозы людей котёнок выжил, заматерел, превратившись в большого чёрного кота. Теперь он не был беззащитным, то тут, то там сновал между ног с быстротой молнии, разведывал все углы, узнавал все новости, урывал лакомые куски еды. Но всё также предан был исключительно Дораи, шёл в руки только к ней, заглядывал с нежностью в глаза, грел теплом своего тела в ненастные дни. Ей это особое отношение кота дарило счастье, ведь не знала она ни родительской привязанности, ни ласки, ни сочувствия, вся жизнь сводилась к прислуживанию, исполнению приказов людей, которые искали объект для вымещения злобы по причине собственной подневольности. Таких помыкателей в виде различных экономок, горничных и прочего персонала, кому дана маленькая власть над помощниками, у Дораи было много. Первое время она, в силу некоторой рассеянности, плохо справлялась со своими обязанностями, порой не поспевая за приказами, поэтому от неё пытались избавиться, передавая другим право управления, как представлялось, никчёмной служанкой. Это продолжалось до тех пор, пока Дораи в руки не попали швейные принадлежности, и оказалось, что она по природе своей искусная рукодельница, способная из ткани создавать нечто неземной красоты. Тогда девочка стала подмастерьем у дворцового портного, который, надо сказать, сразу распознал выпавшее ему счастье и уже вскоре стал пожинать его плоды, преподнося королевской семье шедевры рукодельного искусства.
Добрые порывы окружающих нередко отбрасывают тень на лица злобливых людей, изнывающих от желания быть на виду, а посему считающих, в силу своей ограниченности, что всякий стремится отнять у них заслуженное внимание. Вот и Дорая однажды попала в поле зрения именно таких личностей. Это были две фрейлины, весьма тучные особы, отличающиеся розовощёкостью и громкостью голосов. Они нередко так громогласно смеялись, обсуждая последние сплетни, что это вполне могло вызвать землетрясенье или, по крайней мере, бой посуды на чайном столе, за котором они весьма величественно восседали. Дораю фрейлины невзлюбили всей своей сущностью. Добрые порывы девочки они воспринимали как нечто показное, ненастоящее, мол, стремится всем угадить, преследуя личные цели. «Где это видано, чтобы люди не корысти ради так переживали о других?» вопрошали они. В какой-то момент раздражение переросло в стойкую ненависть и в них поселилась мысль сжить со свету девочку. Однако они жаждали не только расправы, но и зрелища, которое впоследствии возможно будет обсуждать с подругами во время сплетен-посиделок. Некоторое время фрейлины с прищуром хищника, приметившего свою жертву, следили за Дораей, и, наконец, выбрали, по их мнению, самый удачный момент для того, чтобы начать действовать.
Это было знаменательное для королевского двора событие: чествование победы над соседним государством, свершившейся несколько лет назад. Данное торжество отмечали с размахом. Но особенное внимание уделялось церемониалу, во время которого король, облачённый в золотые доспехи с роскошной перевязью, принимал военный парад, одаривая по окончании сего действия знаками почёта своих лучших полководцев. А после этого властитель раздавал толпе куски хлеба. Считалось, что король таким образом являет собой символ монарха, способного одной рукой одержать победу, а другой — накормить нуждающихся. Впрочем, углубляться в тонкости данного мероприятия не будем, но заострим внимание на упомянутой королевской перевязи, поскольку именно она стала причиной развития дальнейших событий. Итак, перевязь, как уже говорилось, была весьма роскошна, на белом шёлке тончайшего свойства золотом вышит герб — цветок сиорфа. Это мифическое растение, которое, по поверью, достигает своего пика только в тот час, когда в мире появляется истинный король. Сердцем вышитого цветка были изумруды в образе стебля и красные алмазы в форме раскрывшихся лепестков. Каменья излучали глубокий и таинственной свет, такой, словно само мироздание, в них заглянув, оставило след бездны. Как столь тончайшая ткань могла держать на себе органично подобные украшения — никто не мог сказать, все это списывали на волшебство. Однако каждый год совсем даже не магическим, а рукотворным умением королевский портной приводил перевязь в обновлённое состояние. Вот и в этот раз верховный распорядитель двора со священным трепетом поручил ему подготовить к торжеству столь великолепный элемент облачения короля. Но так случилось, что портной очень сильно заболел. Хворь настолько сковала его, что он смог лишь едва приподняться с постели и с трудом прошептать королевскому посланнику: