Поздно ночью в нашу с Барбозой каюту вошел Альваро де Мескита, племянник командора, капитан «Сан-Антонио». Командор, не доверяя Антонио де Коке, заменившему отстраненного Картахену, назначил Мескиту командовать этим самым большим судном армады, говоря, что нельзя совмещать в одном лице должность капитана и контролера, полученные Антонио де Кокой вместе с «Сан-Антонио».
— Дуарте, — сказал устало Мескита, расстегивая плащ, — матросы волнуются. Кто-то настойчиво внушает им мысль, что зимовка гибельна для армады и, пока не поздно, надо возвращаться в Испанию, ибо пролив не найден и его нет вообще. Как бы не было беды, Дуарте…
— Пошли к командору, — сказал помрачневший Барбоза, натягивая сапоги.
После завтрака по приказу Магеллана весь экипаж армады, кроме вахтенных, собрался на берегу. Около двухсот человек заполнили ровную песчаную площадку между морем и подножьем холмов. В центре толпы виднелась приземистая фигура Магеллана. Он стоял, заложив руки за спину, вглядываясь в лица матросов. Постепенно голоса стихли, и напряженная тишина повисла над кучкой людей, сгрудившихся у кромки неизведанного материка, под чуждым небом, на противоположной от родины стороне океана.
— Мне сообщили, что многие из вас ропщут, — громко, с паузами между словами сказал Магеллан. — Чем вы недовольны, друзья? Говорите смело.
Несколько секунд длилось молчание. Не в обычае обращаться прямо к команде, без различия рядовых и офицеров. Магеллан произнес «друзья», уравнивая себя и матросов. Это огорошило тех, кто считал его гордецом и сухарем. Но он сам велел: «Говорите смело», сам вызвал на откровенность.
Толпа загудела. Те, кто стоял впереди, говорили вежливо, сзади же неслись резкие выкрики, иногда брань. Кричали:
— Никакого пролива нет!
— Голодом моришь!
— Сам ешь за троих, и вина вволю!
— Ясно, что эта страна тянется до полюса!
— Король посылал нас не сюда, а в жаркие страны!
— Надо убираться отсюда до зимы!
— Не хотим ждать, пока на дне моря груши вырастут!
Командор слушал. Я глядел на него и дивился: за сотую долю подобных оскорблений иной капитан уже велел бы схватить зачинщиков и развешать на реях вниз головой. Командор слушал. Он смотрел поверх голов на прозрачный туман, ползущий по холмам, и молчал. Возгласы то усиливались, то спадали, порой сливаясь в единый вопль, порой разделяясь на нестройные шепоты, Командор слушал. Протекло не менее склянки, пока ожесточение не покинуло людей и они перестали жестикулировать. Магеллан поднял руку, В задних рядах кто-то еще шумел. Густой бас Родригеса повис над всеми.
— Ти-и-хо! — сказал Родригес.
— Друзья! — начал Магеллан. — Не будем ничего преувеличивать или преуменьшать. Наш долг — найти путь на Молукки с запада, и мы найдем его. Мы проплыли немного дальше последней экспедиции португальцев, а ведь испанцы должны превзойти португальцев в доблести и настойчивости, если они желают обогнать их в открытиях и богатствах. Возвращение назад сейчас опасно, поверьте моему опыту морехода. В южном полушарии нас потрясут штормы поздней осени, а, если мы пересечем экватор, армада попадет в бури ранней весны. Корабли изношены, вряд ли они без починки выдержат новые испытания. Здесь нам будет нелегко, однако значительно легче, чем в океане, Я уменьшил выдачу продуктов потому только, что их запас не восстановить. Зато в море есть рыба, на суше дичь, в реках хорошая вода. Я ем то же и столько же, что и все: матросы с «Тринидада» это подтвердят.
С разных сторон откликнулись:
— Верно!
— Одинаковое едим!
— Что мы, то и он!
— Много толкуют о трудностях, — продолжал Магеллан. — Но мы не потеряли пока еще ни одного человека, кроме Гильомо де Лоле, юнги с «Консепсиона»: он ночью упал за борт, его затянуло под киль. Больных мало. Еды, одежды, оружия хватит, если расходовать их экономно. Трудности ждут нас впереди, настоящие трудности — я не скрываю. Но тем выше будут награда и слава. А что, кроме наказаний и презрения, ждет нас, если мы сейчас приплывем домой?
Я не могу вернуться и не вернусь. Да будет вам известно, что мое решение твердо: я лучше испытаю самые тяжкие лишения, чем с позором поверну обратно в Испанию. Я верю, что мои товарищи и, во всяком случае, те, в коих еще не умер благородный дух испанцев, согласны со мной.
Расходились в молчании. Речь командора охладила пыл многих. Но не заговорщиков.
— Магеллан заврался, — говорили они колеблющимся. — Ведь так и не сказал, где находится его пролив. Может, далеко у южных льдов. Тогда каравеллам нужны крылья, чтобы добраться до пролива. Болтает о благородстве испанцев, будто он не португалец! У нас нет теплой одежды, мы превратимся в сосульки. В Испании докажем, что Магеллан был обманщик и предатель, нас наградят за спасение армады. Надо заставить его повернуть силой, коли он добром не желает.
На завтра, 1 апреля, выпал день пасхи. На берегу состоялось торжественное богослужение, после которого командор устроил праздничный обед, пригласив капитанов и меня. Кесада и Мендоса сообщили, что они больны, и на богослужении отсутствовали. Не пришли они и к обеду. Серрано задержался: на «Сант-Яго» открылась течь. Мы сидели втроем за столом: Магеллан, Мескита и я, поглядывали на пустые приборы, и никто не прерывал молчания.
— Сеньор Магеллан, — решился произнести я, — может быть, лучше не ждать?
— Нельзя, Викорати, — ответил он. — Я не могу нападать, иначе в Испании меня обвинят в превышении власти. Мне нужны доказательства, и поэтому первый удар должен обрушиться на меня: нет лучшего доказательства виновности моих врагов!
После полуночи разразился мятеж.
Во тьме, правя на фонарь сообщника, шлюпки с «Консепсиона» бесшумно подошли к «Сан-Антонио». На борт поднялись Гаспар де Кесада, Хуан де Картахена, его кратковременный преемник Антонио де Кока, штурман «Консепсиона» Хуан Себастьян де Эль-Кано и тридцать других вооруженных людей. Вахту на «Сан-Антонио» несли сторонники мятежа. Быстро поставили своих людей у руля и колокола. Картахена и Кесада, обнажив шпаги, ворвались в каюту капитана. Мескиту и его кормчего Мафру заковали в кандалы, заперли.
Шум борьбы разбудил штурмана «Сан-Антонио», вспыльчивого баска Хуана де Алоррьягу, верного сторонника Магеллана и Мескиты. Он выбежал на палубу, где сновали мятежники с факелами в руках.
— В чем дело? Что происходит? — крикнул Алоррьяга.
— Долой иноземцев! Да здравствует король и Кесада! — крикнул ему в ответ Антонио де Кока, бывший капитан «Сан-Антонио».
— Именем бога и короля Карла я приказываю вам вернуться на ваш корабль! — так же громко ответил верный баск. — Где наш капитан?
— Скоро предстанет перед богом, чтобы отвечать за грехи свои и дядины, — насмешливо бросил Картахена.
— Это мятеж! — воскликнул баск. — К оружию!
Из трюма и надстроек повысыпали матросы. Они растерянно озирались, только что вырванные из сна, не успевая понять событий.
— Этот дурак испортит нам всю обедню, — досадливо проговорил Кесада и подскочил к Алоррьяге с занесенным кинжалом.
— Я безоружен и полураздет, мятежный сеньор, — холодно и гордо произнес баск ему в лицо, — а вы в панцире и при оружии, Вы не дворянин, вы мелкий убийца, де Кесада, и правосудие вас не минет.
— На том свете поговорим, — пробормотал Кесада и трижды всадил лезвие в тело Алоррьяги.
Старший боцман Диего Эрнандес с тремя матросами бросился было на помощь помощнику капитана, но поздно: их сбили с ног, связали и заперли.
— Матросы! — провозгласил Кесада. — Магеллан свергнут! Баш капитан отныне я, сеньор Картахена примет командование «Консепсионом». По случаю избавления от тирании португальского предателя и пирата начинается раздача вина и еды, которые скрывал Магеллан, готовя вам голодную смерть.