Много порассказал мне Красин, пока поезд ехал в Сталинград… но я так и не осознал, что не рассказал он мне гораздо больше.
Глава 43
Владимир Ильич с раннего утра сидел в своем уютном кабинете и напряженно работал. Следовало без промедления ответить на жалобу Гриши Зиновьева: у него в Петрограде опять волнения рабочих начались. Почему волнения — это понятно, эсэрами подло убит Мойша Гольдштейн. И конечно же рабочие возжелали мести за это подлое убийство, а вот Гриша… нет, на неправильную позицию встал руководитель Петербурга!
Да и вообще в последнее время он чего-то вообще мышей не ловит. Агитационную работу, похоже, вовсе забросил: виданное ли дело, чтобы в Петрограде, в колыбели русской революции, пришлось объявить локаут после забастовки рабочих! Да, пришлось закрыть Путиловский завод, Ижорский… а вот если бы партийная организация верно разъяснила бы рабочим, что все трудности со снабжением есть результат антиреволюционной деятельности кулаков и буржуазных элементов… в конце-то концов, не в одном Петрограде месячный рабочий паек сократился до двух фунтов муки!
Владимир Ильич поглядел на часы: время уже приближалось к полудню. Пора бы и отдохнуть, но нет, дело превыше всего! Он взял в руки ручку, придирчиво осмотрел перо — но не найдя в нем никакого изъяна, обмакнул его в чернильницу и быстро, как он всегда делал, начертал на листе бумаги:
"Товарищ Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.
Протестую решительно!
Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.
Это не-воз-мож-но!
Террористы будут считать нас тряпками. Время архиважное. Надо поощрять энергичность и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин".
Окинув взглядом написанное, хозяин кабинета подумал, что на сегодня срочных дел больше не ожидается и можно будет съездить поохотиться, но ошибся: в кабинет буквально вбежал Феликс Эдмундович:
— Владимир Ильич, ко мне пришел нынешний любимчик Красина, и предложил что-то очень странное…
Владимир Ильич знал, что Леонид Борисович в очередной раз пригласил какого-то буржуя в помощники, наверняка чтобы предложить очередной план по сдаче дела революции на откуп капиталистам. Вовремя его ЦК решил отстранить от должности министра промышленности, очень вовремя! Да и буржуй этот таких "программ" понаписал…
Но, выслушав сбивчивый рассказ нового министра, Владимир Ильич решил не отказать себе в удовольствии лично посмеяться над незадачливым "советчиком" — уж больно тот наглые заявления себе позволил. А если, вдобавок, и предложения его хоть сколь-нибудь подкрепятся реальным делом, то это может оказаться весьма полезным развитию революции. И, тем не менее, за наглость нужно наказать. Макнуть, образно говоря, мордой в дерьмо — потом, небось, посговорчивее окажется и из него побольше выжать выйдет!
Не спеша шествуя к кабинету наркома промышленности, Владимир Ильич даже начерно обсудил с наркомом процесс "дожимания" буржуя. Но, войдя в кабинет, он замер на полуслове: буржуй оказался знакомым. Старым знакомым…
Рассказанное Красиным мне не показалось очень важным — я и без него, вообще-то, знал, что промышленность порушили изрядно. У меня голова, честно говоря, была совсем другим занята: я все еще переживал случившееся в Сьюдад Электрико. Дело сугубо личное: Васька запросила у Кирилла Константиновича развода. Поскольку детей у нее больше быть не может, а мне-де наследники нужны. То, что в официальных наследниках у меня числились не только Машка с сестрами и Степан, но уже пятеро "внуков", было для нее совершенно неважно.
Важно было это мне. Не с наследниками, а с самим разводом: меня категорически не устраивало, что Васька попросила вместе с разводом и постриг в открывшийся в Уругвае женский монастырь. Оно, конечно, всякую сельхозпродукцию в монастырском огороде выращивать — дело хорошее, но не для единственной известной мне сварщицы вне всяких разрядов. Да, с семейной жизнью у нас с Васькой как-то не заладилось, но о производстве-то забывать и вовсе нельзя!
Не устраивало все это и самого митрополита: с одной стороны он хоть был и Васькиным духовником (как же иначе-то, ведь супруга "главного благодетеля"!), и настоятелем того самого монастыря, но с другой он очень хорошо понимал, что стоит мне захотеть — и церкви в Уругвае станет весьма грустно. Так что — после довольно долгих переговоров, споров и уговоров было принято компромиссное решение: церковь нам развод дает, но на Василису накладывает епитимью: пятнадцать лет отработать на обучении сварщиков-универсалов.