Ему вдруг захотелось сделать попытку примириться с ней, восстановить прежние добрые отношения. Фомичева обрадовало, что она не отказалась от поездки.
Утром Фомичев долго просматривал таблицы, которые накануне забрал у Марины Николаевны. Потом пошел по цехам. Немчинову он сообщил по телефону, что задержится на заводе и сможет приехать только во второй половине дня. Потом позвонил Марине Николаевне и сказал, что обстоятельства вынуждают его нарушить данное слово. Он должен побывать в цехах и затрудняется назвать точный час, когда освободится.
— Ну, и все-таки мне вас ждать? — спросила она.
— О, разумеется! Только я не знаю, когда заеду.
— Я весь день дома.
Часа в три Фомичев подъехал на машине к знакомому дому.
Марина Николаевна тотчас вышла в легком светлом пальто, оживленная, радостная.
Дорога широкой петлей охватывала нестерпимо сверкавшее озеро. Сильно парило. Заводский народ проводил воскресный день возле воды. На желтом, с зелеными пятнами тростника прибрежье всюду виднелись бронзовые тела людей, белели легкие палатки, дымили в кустах костры; по водной глади скользили лодки. Откуда-то доносились звуки духового оркестра. Покоем веяло от этой картины людского отдыха.
Марина Николаевна смотрела в сторону озера и синей дымки лесов на горизонте, улыбаясь каким-то своим затаенным мыслям.
Дорога вошла в тишину и безлюдье леса. Солнечные пятна бежали навстречу машине, опьяняюще пахло настоем трав, разогретой солнцем листвой, смолой. В низинах мелькали желтые и лиловые луговинки цветущих баранчиков и медуниц.
Постепенно дорога пошла в гору. Все кругом резко изменилось. Лиственный лес остался внизу, здесь стоял золотистый густой сосняк. Только отдельные березы, словно спасаясь бегством от высоких сосен, выскочили к дороге и здесь остановились, разметав зеленые кудри. На хвое лежали розовые солнечные круги. Замшелые валуны отбрасывали резкие тени.
Марина Николаевна подняла руки, ветер забрался в рукава ее пальто, и она вздрогнула от приятной прохлады.
— Хорошо-то как! — Марина Николаевна положила руки на колени.
Фомичев посмотрел на Жильцову. Как сияют ее глаза! Хорошо, когда у человека вот так легко и спокойно на сердце. Он не мог победить своего угнетенного настроения.
— Завидую вам, — произнес он, всматриваясь в дорогу.
Марина Николаевна вопросительно посмотрела на него.
— Вы можете наслаждаться природой. Счастливая женщина.
— И вы могли наслаждаться природой. И быть счастливым. Все было в ваших руках.
— Точнее.
— Не оправдали вы пока своего назначения. И не будет вам теперь долго покоя, — нараспев, задумчиво произнесла она и, уже поддразнивая, добавила: — Вот еще и от Немчинова сегодня достанется, не стоило вам с собой свидетеля брать.
— Не пугайте.
— Достанется, достанется… — Ей нравилось дразнить его. Она сидела так, что ветер раздувал ее темные шелковистые волосы, все в мелких колечках, открывая маленькие уши.
«Славная, славная, — думал Фомичев. — Вероятно была счастлива с мужем. Такие долго не решаются на второе замужество».
— Какие на вашем Урале хорошие места, — сказала она, показывая рукой в сторону обрыва, где в самой глубине паровоз тащил длинный состав с рудой, а среди густой зелени виднелись шахтные копры. — Мне о нем говорили — суровый, угрюмый… А здесь зимой солнца больше, чем в Ростове, да и лето такое чудное.
Он слушал ее рассказы о жизни на Урале, о детстве, и ему становилось легче, словно сердце его отогревалось.
— А вы — хорошая рассказчица. С вами не скучно, — пошутил он.
— А вы — хороший слушатель: терпеливый.
Оба взглянули друг на друга и весело, как дети, рассмеялись.
Внезапно лес справа от дороги потемнел, пахнуло прохладой. Несколько крупных капель разбилось о ветровое стекло. Оглянувшись, Фомичев увидел настигавшую их дождевую тучу. Она шла, словно цепляясь за вершины сосен. Дождь мутной пеленой закрывал дали. Тень от тучи уже ложилась и на левую половину леса, но впереди все еще сверкало солнце.
— Попали! — с беспокойством произнес Фомичев, посмотрев на безмятежное лицо Марины Николаевны.
Он прибавил газу, увеличивая скорость, надеясь уйти от дождя. Ему не хотелось останавливать машину, возиться с подъемом защитного верха.