И… боже мой, она покраснела! Напряглась вся, вытянулась в струнку, вот-вот зазвенит. Это что-то новенькое! Где её задор, где лёгкость?
– Ты где пропадала-то?
– Да нигде… так, дела всякие были, – пролепетала она, не поднимая глаз от тарелки.
Да что с ней? Как подменили человека. То прямолинейная, как танк, что на уме, то и на языке, а тут вдруг мнётся, дела какие-то выдумывает. Откуда такая стеснительность? Мне захотелось её расшевелить, чтобы не сидела клуша клушей. А то я к ней всей душой, а она не улыбнётся, даже не посмотрит. Прямо в какой-то анабиоз впала. Я наклонился и выдохнул ей в ухо: «Я соскучился». Она ещё сильнее зарделась. Хотя… в этом её смущении было что-то трогательное и по-своему притягательное.
Надо сказать, день рождения у Макса вышел какой-то странный. Ни тебе выпивки, ни музыки, ни компании. Немая как рыба Сагидзе – разве это компания? Сам Макс хоть и сидел с блаженным лицом, но тоже молчал. А от Алёнки исходило такое напряжение, что впору электричество вырабатывать. Спрашивается, ради чего надо было становиться на дыбы и гнать родителей прочь из дому?
– Макс, а ещё кто-нибудь будет? – на всякий случай поинтересовался я.
Макс непонятливо захлопал глазами, потом замотал головой. Кто бы сомневался…
– Макс, выйдем-ка на пару слов.
Он подскочил. Мы прошли в кухню.
– Ты издеваешься? Чего мы сидим всухую?
Макс смутился:
– Я предложил девчонкам вина, ещё когда тебя не было, но они отказались.
– Приехали! Да мало ли, что они отказались! Предлагать надо лучше. А у тебя только вино? А то я как-то не очень…
– Угу.
– Ну ладно. Как говорится, на безрыбье… Тащи вино. А то мы там сейчас все зачахнем.
Макс достал из шкафчика бутылку «Киндзмараули».
– Ну… мне разрешили взять только эту, но там ещё есть папин коньяк, полбутылки.
– Так чего же ты молчишь? Доставай коньяк. Вино для дам. А мы с тобой по коньячку ударим. А бате скажи, что неожиданно много гостей пришло.
Макс, собственно, и не думал спорить.
Спрашивать девчонок, будете – не будете, я не стал. Разлил вино по бокалам, нам плеснул коньяку, встал, двинул тост:
– За именинника!
Коньяк опалил глотку, а затем тепло разлилось в груди. И сразу как-то веселее стало. Макс же, бедняга, зашёлся кашлем.
Сагидзе макнула губы и отставила бокал.
– Что ещё за фокусы? До дна давай! Это неуважение к нашему имениннику, – само собой, я глумился.
Но Сагидзе с перепугу припала к бокалу и по глоточку выцедила всё до капли. Хорошо, хоть Алёнку уговаривать не пришлось. Понятно, что неблагородно спаивать непьющих, но зато не прошло и получаса, как за столом воцарилось если не веселье, то оживление. Даже Сагидзе разговорилась. То есть время от времени отвечала голосом. А ещё чуть погодя Макс начал выступать:
– Ты мне глаза открыл! Я теперь всё вижу, всё понимаю. Они думают, мною можно пользоваться, ноги об меня вытирать. А фигушки! Этот Мальцев… Он же тупой! Он – ничтожество! Только пусть ещё подойдёт ко мне, я ему всё скажу! Да что подойдёт! Я ему и так скажу, сам, за прошлое. Он же меня в четвёртом классе в грязь толкнул, при Вере Потаниной! То есть при всех. А потом ещё… Ой, да столько всего было! Ну ничего. Я всё ему выскажу, всё, что думаю. Прямо в лоб. Вот прямо послезавтра и скажу. Одного не пойму: что в нём Потанина нашла?
Макс на секунду приуныл, но тут же снова вскинулся:
– А зачем до послезавтра ждать? Верно? Я ему позвоню прямо сейчас и по телефону всё скажу.
– Что скажешь-то? – засмеялась Алёнка.
Слава виноделам Грузии! Пара бокалов – и Алёнка прежняя. На щеках заиграли ямочки, в синих глазах блеснул задор. Я вдруг подумал, может, потому меня к Дубининой так тянет, что в ней столько позитива – хоть лопатой черпай. Причём неистребимого. То-то подковырки и глумёж одноклассников ей по барабану. Её троллят, а она знай себе светится. У неё даже куртка жизнеутверждающего цвета, этакого насыщенно-оранжевого.
А Макс меж тем вовсю разошёлся:
– Всё! Что он тупой скажу. И что никчёмный. И вообще!
Он и вправду потянулся за телефоном. Его покачнуло. На ногах удержался, но смёл тарелку с недоеденным салатом на пол и опрокинул стул.
– А пусть! Посуда к счастью… Та-ак, где тут у нас Мальцев-Пальцев? Алёнка попыталась выхватить у него телефон. Но Макс не дал. Вообще, я бы посмотрел на этот цирк, но Алёнка шепнула:
– Отвлеки его, а я отберу. А то представляешь, что он там наговорит? Ему же потом житья не будет.
Отвлеки! Легко сказать. Не фокус же ему показывать. Так что я ничего лучше с ходу не придумал, как спросить:
– А тебе что, Потанина нравится?
Макс не ответил, но так протяжно и тоскливо вздохнул, что и без ответа все всё поняли. Алёнка метнула на меня укоризненный взгляд. Я в ответ дёрнул плечом, мол, сама просила. Макс и правда внезапно приуныл. Зато боевого духа как не бывало. А ещё немного погодя ему поплохело. Пока я с ним возился – сам-то он толком ни до уборной, ни до кровати дойти не мог, девчонки убрали со стола, подмели осколки, вымыли посуду. Заодно меня обсудили – пару раз слышал своё имя, к тому же стоило мне войти, как они тут же замолкали. Выйду – опять шу-шу-шу. Мне вдруг захотелось послушать, что они говорят. Даже на мгновение замер за стенкой, но сразу одёрнул себя – что за чушь?! Пусть что хотят, то и говорят.