Я побродил по квартире, сунул нос всюду, куда только можно. Родители Макса, насколько я знал, занимались наукой. Не то геологией, не то географией – особо не вникал. Как, наверное, и положено в этих учёных кругах, добрую половину квартиры съедали стеллажи, забитые книгами. В отцовском кабинете тоже есть пара книжных шкафчиков, но там книги какие? Коллекционные собрания сочинений в кожаных переплётах с золотыми буковками, причём все выстроены по цвету и по размеру. Никто их не читает, но смотрятся красиво. Я всегда и думал, что книги – это как часть интерьера, но с претензией на интеллигентность. У Макса же книжки были старые, потрёпанные, разномастные. Честно говоря, именно такие книжки просятся в руки.
Мне надоело слоняться, и я решил пойти домой. Хотелось, конечно, поговорить с Дубининой с глазу на глаз, побыть немного наедине, я досадовал, что Сагидзе от неё ни на шаг не отходила. Но Алёнка как назло засела со своей подругой на кухне, даже дверь затворили. В конце концов я разозлился и уж было собрался удалиться по-английски, как у Сагидзе запиликал мобильник и она вышла поговорить. Я всё равно хотел уйти. Не хватало ещё перед Дубининой выплясывать, когда она наглядно показала, что я ей побоку. «Только попрощаюсь, причём сухо», – сказал себе. Заглянул на кухню.
Алёнка стояла у окна, что она там высматривала – непонятно, потому что на улице давно стемнело и в стекле виднелся лишь её силуэт. Меня она, конечно же, увидела в отражении, но не обернулась. Даже с порога я почувствовал, как она напряглась. Чуть ли в воздухе не звенело. И, странное дело, это напряжение почему-то передалось мне. Я забыл о своём намерении и подошёл к ней сзади. Встал совсем близко, прямо у неё за спиной. Хотел сказать, что ухожу, но вместо этого вырвался какой-то хриплый глухой звук. Мне казалось, я слышу, как стучит её сердце. Или, может, это моё так колотилось? Но, чёрт, как же от неё хорошо пахло! Я взял её за плечи. Она не шелохнулась, наоборот, точно оцепенела. По крайней мере, не оттолкнула, не отстранилась, и я осмелел. Руки скользнули вниз, обвили талию, притянули ближе. Только обняв её, почувствовал, как она еле уловимо трепетала. Уткнулся носом в затылок, вдохнул всей грудью запах её волос, её кожи. Этот невозможный, головокружительный запах… Затем, чуть склонив голову, слегка коснулся губами шеи. Она задрожала ещё сильнее, да у меня и самого будто ток по жилам пробежал.
– Алён, – позвала Сагидзе с порога. Принёс же её чёрт! Я нехотя убрал руки. – Мне уже пора.
– Ну так иди, раз пора, – раздражённо бросил я.
Алёнка украдкой ткнула меня в бок и тихо зашипела. Потом проводила подругу до дверей и вернулась на кухню.
– Зачем ты с ней так грубо? Она и так несчастная.
– Ой, только прошу, не начинай. Я ничего не имею против неё, но почему она такая непонятливая? Нормальные люди в таких ситуациях уходят, не прощаясь.
– Всё равно её жалеть надо, – произнесла Алёнка, глядя на меня во все глаза, и я видел, что думала она в этот момент совсем не о своей несчастной подруге.
– Я жалею, – прошептал я в ответ, медленно приближаясь и тоже не сводя с неё глаз. – Ещё как жалею.
Она отступила на шаг, но затем остановилась, а когда расстояние между нами осталось всего в один вздох, закрыла глаза.
Мы целовались в тёмной кухне с таким упоением, что не слышали, как отворилась входная дверь, как кто-то шумел и переговаривался в прихожей. Вдруг вспыхнул свет, и мы испуганно отпрянули друг от друга. На пороге стояли родители Макса в состоянии, близком к шоку, и таращились на нас.
– Здрасьте, – выдохнули мы с Алёнкой почти в унисон.
– А где Максим? – спросила испуганно его мать.
– Спит.
– А он… один?
Тут я еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Она что, сына своего не знает? Но матери Макса, очевидно, было не до смеха. Она обошла всю квартиру с ревизией, конечно же, нашла пустые бутылки из-под вина и коньяка, ничего не сказала, но все невысказанные слова явственно читались на её лице. Поэтому мы с Алёнкой поскорее сбежали. Мы, конечно, смутились – как-никак нас застали врасплох, но стоило выйти на улицу, как оба, не сговариваясь, расхохотались. Да так, что остановиться не могли. Потом я проводил её до дома. И, пока шли, ещё раза три на нас нападали приступы хохота.