Я выслушал эти стихи и нашёл их действительно подходящими к случаю. Но не успел я это сказать, как внезапно вскочил Такк и, схватившись за шпагу, воскликнул:
— Сударь! Вы клевещете на человечество!
Тикк побледнел.
— Сударь, — стараясь быть спокойным, сказал он, — сударь, вы бросаете мне страшное обвинение… Вы в этом раскаетесь, сударь!
— Ничуть! Вы обязаны мне дать удовлетворение!
— Извольте, сударь! Но подумали ли вы о последствиях?!
— О да! Они слишком очевидны, сударь! — объявил Такк и обнажил шпагу.
— Ребята, — сказал я, — погодите! Враги, давно ль вы ими стали? Может быть, мы урегулируем ваш конфликт мирным путём?
— Никогда! — воскликнул Такк. — Слишком велика его вина!
— Но в чём же она?
— Он оскорбил всё человечество в целом! Не стану же я драться по мелочам!
— Отлично, — сказал Тикк и обнажил шпагу. — Ты видишь, — бросил он мне, — он первым полез!
— Так дело не пойдёт, — сказал я. — Я не желаю видеть убийство прямо перед носом, на собственном столе…
— Поздно! — гордо воскликнул Такк. — Отступления нет! Мы — в руках судьбы!
— Ну если в руках судьбы, тогда другое дело. Валяйте, ребята, со стола.
И, взяв дуэлянтов на ладонь, я перенёс их на полку, на которой у меня лежали шашки, домино и старая коробка фишек без доски.
— Расчисть нам место! — потребовал Такк, и я повиновался, раздвинув коробки.
Тикк осмотрел площадку и удовлетворённо сказал:
— Мерси тебе боку, сенк ю тебе вери мач! Места достаточно, чтобы проучить этого юного петушка.
— Сударь! — возмутился Такк. — Ваша вина удваивается! Оскорбив человечество в целом, вы нанесли также персональное оскорбление и мне! Готовьтесь к худшему, сударь!
Клинки скрестились одновременно. Тикк сделал выпад, но Такк отразил его, приговаривая:
— Людям надо разъяснить, что хорошо (удар, удар) и что плохо (ещё удар).
— А то они сами не знают (удар). Я ещё не видел ни одного человека, который не знал бы (удар), что лежачего не бьют! А ведь бьют (удар)! И ещё как (удар)!
Такк даже будто стал отступать. И Тикк, почувствовав это, ринулся вперёд.
— Но существует на шоссе закон неумолимый, — крикнул он, — автомобили на шоссе взаимоуязвимы!
И в этот миг Такк сделал неожиданный выпад и выбил шпагу из руки Тикка.
Наступила тишина. Такк кинулся на безоружного. Тикк гордо скрестил руки на груди и, с презрением глядя на противника, стал ждать своей участи.
— Ну! — закричал я. — Такк! Что надо сказать? Такк! Вспомни скорее, что нужно сказать!
Такк вздохнул и, опустив клинок, мрачно произнёс:
— Поднимите шпагу…
— Благодарю вас, сударь, — звонко произнёс Тикк, — но я предпочитаю быть заколотым, чем принимать помощь от того, кто оказывает её нехотя и неискренне…
— Ах так, — воскликнул Такк и отшвырнул шпагу, — я тоже безоружен! Можете меня задушить, если вам позволит честь!
— Ребята, — заметил я, — вы начинаете соревноваться в благородстве. Я очень рад этому соревнованию. Оно бесконечно, ибо сколько бы ни было благородства — его никогда не будет достаточно…
И Тикк и Такк кинулись тузить друг друга, впрочем, уже без запальчивости.
ОТКРЫТЫЙ ТУРНИКЕТ
Высокая сознательность. Обидная конструкция. Этический стандарт. Правила и обычаи
У входа в метро стоят турникеты — механические контролёры. Они предназначены для того, чтобы в метро не проник «заяц».
Турникет всегда открыт. Если пассажиры, проходя через него, всё время будут бросать в щёлочку пятаки — никто никогда не увидит турникет закрытым. Эта машина рассчитана на то, что пассажир обязательно, без всякого напоминания заплатит за проезд.
И поэтому, если пассажир пятака не бросит — турникет с громким удивлением закрывает перед ним проход. Турникет всегда открыт. Пассажиры бодро кидают пятаки, никого не задерживая.
Но стоит турникету удивиться всего один раз, как возле него немедленно образуется пробка.
Заяц?
Позвольте, кто ещё там не произошёл? Кому это там так трудно стать обыкновенным пассажиром?!
Вот какие глубокие мысли вызывает открытый турникет.
Но, говорят, первые турникеты были рассчитаны совсем наоборот — на то, что пассажир без напоминания за вход не заплатит. Они всегда были закрыты. И открывались только перед заплатившим пассажиром.
Это была очень обидная конструкция, особенно для пассажира, который определённо созрел до таких нравственных высот, что готов без всякого напоминания заплатить за проезд.