Но отец с матерью уже были наслышаны о его черных делах и, хоть и были напуганы тем, что незнакомец явно колдун, раз так точно угадал мое имя, а погнали его прочь. А бабка плеснула под ноги ему ледяной воды – так за покойниками смывают, чтоб дух умершего не являлся в дом и не тревожил людей.
Тот впал в ярость, в лютую злобу, и даже пытался выхватить меня из колыбели, но старший брат пригрозил ему мечом и выгнал прочь. И вот тогда… тогда, уходя, проклятый колдун посмеялся, жутко посмеялся над нами, и сказал, глядя мне прямо в глаза:
- Хорошенько запомни, что сейчас я скажу! Сама ко мне придешь, сама явишься, ни крошки золота не получит твоя глупая родня! Да и получать будет некому – все мертвы уже будут! Все! Ты нести смерть будешь, Северная Звезда. И люди сами тебя мне выдадут, связав по рукам и ногам! А я подожду!
И ушел.
- И что случилось тогда? – с интересом любопытного ребенка, слушающего сказку, спросил Кристиан.
- Тогда… - протянула Синильга. – Тогда его проклятье исполнилось, ведь он кричал о нем налево и направо. Люди вокруг меня начали умирать. Находились те, кто хоте выдать меня колдуну, опасаясь его мести, и ровно столько же находилось моих защитников. И погибали в драке все – и те, кто замышлял добро, и те, кто думал о зле. Без разбора. Никого не спасала справедливость.
Так погибли мои отец, братья. Мать; из последних сил она защищала меня, но и ее убили озверевшие от суеверного страха люди. Я бежала; всего добра у меня, что олень, нарты и оружие. Так я странствую уже два года в поисках тебя, Кристиан.
- Меня? – удивился Кристиан. – Я-то тебе зачем?
- Духи говорили со ной, - со смертельной тоской ответила Синильга. – Те, в которых ты не веришь, Кристиан. Те, с которыми нельзя договориться, кого нельзя упросить, у кого нельзя вымолить пощады. Они указали мне на тебя и на место, где наши судьбы сойдутся. Неумолимые духи сказали мне, что ты правильно выбираешь людям судьбу, Кристиан.
- Правильно… - Кристиан скрипнул зубами, опустил голову, скрывая злой взгляд. – Как же правильно, колдунья, если не сумел разглядеть, что моя женщина не мне достанется?
- Значит, это была не твоя женщина, - спокойно ответила Синильга. – Свою ты б не отдал другу. Никому б не отдал. Но судьбу ты выбрал точно – одним своим словом. Всем. Вот и я хочу… чтобы ты мне судьбу выбрал. Я решилась. Не нужно тебе на берег Океана, и на острова тебе не нужно. Отвези меня колдуну, Кристиан. Ведь зачем-то я ему нужна? Зачем-то он ждет меня? Среди людей нет не места, все равно однажды кто-нибудь поймает и отдаст меня ему. Так пусть это будешь ты. Ты ему только слово скажешь, и слово твое исполнится. Выбери мне хорошую судьбу, Кристиан. Я жить хочу, и боюсь страданий и боли. Так помоги мне. Ты можешь сделать это.
- Хм, - хмыкнул недоверчиво Кристиан. – Ну, предположим, соглашусь. Только мне-то с этого какая выгода?
- Духи сказали, - с тоской ответила Синильга, - что когда ты решишь мою судьбу, отдашь меня колдуну, сердце разбитое твое тотчас излечится. Хочешь поскорее остудить свою рану? Тогда идем со мной. Какая тебе разница, когда и какой корабль отвезет тебя на острова? Ты ищешь опасностей, но зачем ходить далеко? Поверь: со мной ты никогда не будешь в безопасности. И от печали своей избавишься. Что ты теряешь? Ничего. Ты итак все готов потерять, так какая разница, в какой стороне света?
Кристиан слушал ее неторопливые слова, голова его склонялась все ниже.
- Да. Ты права, - глухо ответил он. – Терять мне нечего. Я отвезу тебя к твоему колдуну, Синильга.
3. Сердечный Брат
Путешествие с колдуньей на восток было не сложным делом. Она ехала впереди на своих нартах, в которые был впряжен северный белый олень с красивыми ветвистыми рогами, Кристиан на своей собачьей упряжке – за нею. Долгие дни, слившиеся в одну непроглядную синюю ночь, рядом с ними никого не было, ни единой живой души. Не пахло дымом и жильем, не было слышно лая собак, охраняющих дома. На ночлег путники останавливались, порядком замерзнув и устав. Кристиан кормил своих собак, Синильга – оленя, и наступала долгая молчаливая ночь.
Они почти не разговаривали, греясь у костра в наспех поставленном шатре.
Синильга, казалось, и не спала совсем. От усталости ее плечи опустились, сгорбились, и в неверном свете костра она казалась Кристиану совсем крохотной, измученной, высохшей, как кусок плавника*, вынесенный на берег Океана и выбеленный северным солнцем до мертвенного серого цвета. Засыпая, Кристиан видел, как она сидит у огня, шевеля прутиком рдеющие угли и бормоча что-то себе под нос, и просыпаясь , он заставал ее в том же месте, в той же позе. Нити серебристого бисера, словно капли талой воды, стекали по ее лбу, очерчивали линии щек и терялись в меху ее одежды, темные недобрые глаза сверкали из-под блестящей завесы. Все чаще и чаще он ловил на себе ее взгляд, все чаще она отворачивалась стыдливо, встретившись с ним глазами, и все печальнее вздыхала, пряча руки в меховых рукавицах. Иногда она варила в котелке кипящий алый отвар и пила его, и тогда всю ночь сквозь сон Кристиан слышал ее голос, бормочущий что-то…