- Как ты видишь? – спросил Кристиан. Это был едва ли не первый вопрос, заданный им Синильге за все время, проведенное вместе. То, что она прячет от него лицо, невероятно бесило его.
- Духи видят вместо меня, - ответила Синильга. – Они ведут меня и не дадут упасть.
- Духи, - передразнил ее Кристиан насмешливо. – А если нападет кто? Духи за тебя драться станут? Или мне придется, пока ты будешь сидеть с закрытыми глазами?
- Духи направят мою руку, - ответила Синильга. – Не беспокойся. До сих пор только я сама и защищала свою жизнь. Могу и тебя защитить… пока ты спишь.
В голосе ее послышалась обида, и Кристиан стушевался, смутился от собственной неуклюжести и грубости. Он не хотел причинить ей боль, но отчего-то не смог сдержать накопившееся раздражение. Темнота и вынужденное молчание доконали его, лишили терпения.
Синильга, казалось, тоже была на пределе.
Чем ближе они были к границе полярного круга, чем дольше по утрам солнце задерживалось в небе, тем становилась она беспокойнее и злее. Северный злой ветер вплетал в ее светлые косы еще больше серебра и высушивал жизнь в ее маленьком теле. Ее шест нещадно погонял оленя, она кричала что-то на непонятном Кристиану языке, и даже снежные бури не сразу останавливали ее. Сквозь них она готова была ехать вперед, к своей цели, и Кристиану приходилось не раз окликать ее, чтобы она услышала и остановила этот безумный бег. И она останавливалась с видимой неохотой, приближалась к нему так, словно ей невыносимо было находиться рядом с провожатым, которого сама упросила ехать с нею. Иногда Кристиан думал, что теперь она не просто едет к своей цели, но бежит от него – словно боится, что и его рука однажды поднимется против нее. Он прислушивался к своему сердцу – нет, не хотелось. Не хотелось убить ее, и золото, обещанное колдуном, тоже его не соблазняло. Он Синильга этого не могла знать, не могла прочесть в его сердце и поэтому смотрела на него подозрительно. По вечерам, когда он раздевался и натягивал новую, пропахшую морозом рубашку, свет играл золотыми бликами на его плечах, на сильных руках, на гладкой коже спины, и Синильга вздыхала и куталась в свои меховые одежды все плотнее.
Поэтому и колкость Кристиана, отпущенная в ее адрес, не прошла бесследно. Обычно немногословная и спокойная, как скала, Синильга вдруг стала язвительной и хитрой, как ядовитая змея, изготавливающаяся ужалить врага. И ее укус пришелся прямо в сердце.
- А она, - рисуя своим прутиком неведомые символы в остывшей золе, - на самом деле пахнет ягодами, или ты это придумал?
Кровь отлила от лица Кристиана, ему показалось, что мороз коснулся его щек и выстудил тело до мертвого ледяного звона.
- Откуда ты знаешь? – прошептал он побелевшими губами. – Откуда знаешь?!
- Ты во сне говорил, - ответила Синильга. В ее голосе звучал смех и торжество; она отомстила за причиненную ей боль, ее глаза зло сверкали из-под серебристого бисера. – Так правда это?
- Не твое дело, старуха! – рявкнул он, багровея. Теперь вся кровь прилила к его лицу, обжигая кожу стыдом. Кто-то посторонний коснулся его сокровенной тайны, влез, разворошил грязными руками потаенное, и от этого на душе было гадко и противно.
- А я чем пахну? – продолжала Синильга вкрадчиво, пристально наблюдая за Кристианом, но словно не замечая его гнева. Она как будто нарочно дразнила его, цепляла, колола острием кинжала в кровоточащее сердце, чтобы посмотреть, как то затрепещет от боли.
- Тем, чем тебе и полагается – хвоей, потом, дымом и рыбой, как и все твои соплеменники, старая ведьма! – рявкнул Кристиан. Синильга едко захихикала, прихлебывая свое пахнущее травами варево, сжимая кружку руками в меховых варежках. – Не смей своим поганым языком прикасаться к тому, в чем сама не понимаешь!..
- А то что? – хихикнула Синильга в очередной раз, словно смакуя его гнев, ярость, наслаждаясь его желанием сорваться, причинить боль. – Убьешь меня? Ты итак везешь меня на погибель.
- Сама просила! – рассвирепел Кристиан. Он совершенно не понимал, зачем колдунья дразнит его, зачем морочит голову, что хочет добиться этим. – Брошу тебя здесь – и все!