Видя, что его помощники не в силах поймать Отрепьева Петр сам бросился в погоню за беглецом на своем выносливом скакуне. Долго мчался за ним по густому лесу, не меньше пятнадцати верст, преодолевая различные препятствия.
На пути беглеца и его преследователя внезапно для Петра Басманова выросли сплошным рядом старые ели; лучи солнца еле пробивались сквозь их кроны, и тогда Григорий, хорошо знавший здешние места, свернул с тропинки на поляну, усеянную земляникой. Едва конь Басманова коснулся копытами кустов ягод, как из-под них вылетела туча комаров, накинувшиеся на молодого воеводу как стая лютых, отощавших за голодную зиму волков.
Петр отчаянно отбивался от кровососов своей высокой шапкой, и мрачно думал про себя, что вор Гришка непременно воспользуется этим удобным случаем, чтобы надежно скрыться от него и тогда ищи свищи его в поле. Отрепьев так и намеревался сделать, но его уже немолодая кобыла не выдержала ожесточенной погони и рухнула наземь, хрипя и дрыгая ногами. Молодой монах и тут не растерялся. С быстротой молнии он освободился от придавившего его тела лошади и вскарабкался на высокую пихту со скоростью проворной кошки, сделавшись временно недоступным для царского воеводы. Острые пихтовые шишки при этом порвали ему старые штаны, и Отрепьев был вынужден их придерживать рукой во избежание дальнейшего падения с своих бедер.
Молодой воевода тоже соскочил с коня и, оценив обстановку, взял с седла свернутую веревку вязать беглеца и хладнокровно сказал:
— Слезай, Гришка! Все равно ты от меня не уйдешь!
Отрепьев затравленно осмотрелся и поняв, что ему неоткуда ждать спасения от Басманова, отогнавшего от себя комаров, взмолился:
— Петр Федорович, не губи, отпусти меня! Я тебе исчо пригожусь.
— Да чем ты мне пригодишься, убогий? — пренебрежительно произнес молодой воевода, окидывая взглядом щуплую фигурку своего противника. — Заплатка на заплате, штаны порваны, а еще хвалится, услугу обещает!
— Да, верно, порваны штаны, неказиста моя одежка, зато моя смелость при мне осталась, а смелый молодец — это дела венец, не подведет! — рассмеялся Григорий Отрепьев, вытирая сопливый нос рукавом застиранной рубахи.
— Скорее, при тебе всегда твое нахальство, — вздохнув молодой воевода, тщательно будто в первый раз рассматривая Григория Отрепьева. Несмотря ни на что ему нравилось бесстрашие этого государева ослушника. Отрепьев был некрасив собой, мал ростом и с бородавками на лице, но в нем необычайно хороши были его живые голубые глаза, в которых виднелась незаурядная отвага, и его бойкая речь звучала приятно для слуха, привлекая к себе людские сердца.
— А хоть бы и нахальство! — подхватил Григорий и подмигнул Басманову. — Говорят же, наглость — второе счастье. Помилуй меня, воевода, и в будущем я поделюсь с тобой своим счастьем, отплачу тебе за твое добро добром.
Петр Басманов призадумался на минуту и решился. Жаль ему стало незадачливого юнца, не захотел ломать ему жизнь тяжелой судьбой государева изменника на каторге.
— Ладно, рыжий, беги дальше, — сказал он, поворачивая в обратный путь своего коня. — Поверю тебе на слово. Если же обманешь, то не мне ты будешь должен, а Богу!
— Разумею, разумею, — заверил его Отрепьев, и крикнул: — Подожди маленько, Петр Федорович!
— Ну что тебе еще? — спросил, оборачиваясь, молодой воевода.
— Денег дай, — потребовал от него беглец. — Сам говорил, одежка моя неказиста, штаны порваны — куда я в таком виде пойду.
— Говорил же, нахальный ты! — проворчал Петр Басманов, однако решив до конца быть великодушным, пошарив в поясе он нашел серебряную копейку и бросил ее Отрепьеву. Подумав, добавил еще веревку штаны наглецу поддержать, ту самую которой хотел его прежде вязать.
— Вот спасибо, Петр Федорович, благодетель ты мой, — обрадовался Григорий Отрепьев, пробуя подлинность монеты на зуб. Опустившись с пихты, он проворно подпоясался подаренной веревкой и отвесил молодому воеводе благодарственный поклон.
На этом они распрощались и повернулись в разные стороны. В пути Петр Басманов ощутил некоторое угрызение совести, что в какой-то мере подвел доверие Бориса Годунова, но успокоил себя тем, что крупную рыбу в виде предателя Давида Хвостова он для своего благодетеля поймал, а смешливый Григорий Отрепьев слишком мелкая рыбешка, чтобы царь им интересовался.
Если бы только Басманов знал, что тот, кого он отпустил, вовсе не был мелкой рыбешкой, а был даже покрупнее пойманной щуки — настоятеля Макарьевого монастыря — то схватился бы за голову!