Внутри стоял невообразимый шум. Раздетый до исподнего белья Григорий забавлялся, дергая за большие груди молодую бабу-волочайку как за коровье вымя, а она заходилась то испуганным, то восторженным визгом. Князь Мосальский и себе хихикнул, а Петра передернуло при виде такой срамоты. Однако он пересилил себя из-за дела, по которому пришел к Самозванцу. На что только ему не приходилось решаться ради Ксении, и если союз с чернокнижником, измену юному царю Федору он пережил без особого страха, то тем паче его не отвратит зрелище чужого разврата. Еще хорошо, что им с Мосальским не угораздило позже прийти, в самый момент пикантного совокупления Гришки Отрепьева и толстой волочайки.
— Здрав будь, Дмитрий Иванович, — сдержанно проговорил Басманов, низко кланяясь Самозванцу.
Отрепьев взглянул на него, не веря своим глазам, затем столкнул с постели любовницу и сунул ей дукат.
— Беги, Марфутка, к твоим детишкам, купи для них гостинцы, — сказал он, и волочайка, проворно схватив монету, тут же кинулась бежать словно кошка, ухватившая лакомый кусок даже не прикрыв свой срам.
Самозванец еще раз окинул взглядом воеводу Басманова и, поняв по его осунувшемуся бледному лицу, что тот недавно пережил жестокое горе, велел Мосальскому:
— Прикажи накрыть стол, князь Василий, и подать водку покрепче! Мне с воеводой сурьезная беседа предстоит, без пол-литра нам не обойтись.
Мосальский вышел, и скоро джура — пятнадцатилетний паренек с пробивающимися над полными губами усиками, умело заставил низкий походный стол жареной свининой, запеченным осетром с икрой, горячими пирогами, солеными огурцами и бутылем с анисовой водкой.
— Ну, угощайся, Петр Федорович, — Отрепьев широким жестом обвел рукой стол. — Да сказывай, что привело тебя ко мне.
Басманов от еды отказался, а вот чарку крепкой водки выпил и соленым огурцом закусил.
— Расстрига, помнишь наш уговор, что отплатишь мне добром за то, что я тебя когда-то отпустил? — мрачно спросил он своего собеседника. Водка вопреки обыкновению ничуть не развеселила его и не смягчила его тоску.
— Как не помнить, — разнежившись, ответил Отрепьев. — И веревку ты мне тогда дал, порванные штаны поддержать. Что, теперь за долгом пришел? Ну говори, чего тебе надобно, тоже штаны, чтобы порванные старые заменить?!!
И Самозванец заливисто рассмеялся.
— Годуновы нарушили данное мне слово, разорвали мою помолвку с царевной Ксенией, унизили меня, отдав в подчинение князю Андрею Телятевскому, — гневно стиснул кулаки Петр Басманов, не поддерживая веселья Григория Отрепьева. И тут же порывисто бросился к Самозванцу после унизительного признания своих житейских неудач и закричал: — Гришка, помоги мне вернуть царевну Ксению и отомстить моим лютым супротивникам! И я признаю тебя сыном Ивана Грозного, стану называть своим великим государем московским, и буду верно служить тебе всю мою жизнь до самого своего смертного часа!
— Эх, крепко тебя припекло, брат, что ты такое городишь, — тихо проговорил Отрепьев, оставив свой шутливый тон и снова налил по чарке водки себе и сотрапезнику: — Что, так хороша собой краса-царевна?
— Краше не бывает, — тяжело вздохнул отвергнутый жених. — Готов ради нее не только с тобой связаться, но и душу дьяволу продать!
— Вернем тебе царевну, непременно вернем, — стал уверять его Самозванец, и крепко обнял Басманова. — Как же я рад, что ты присоединился ко мне! С первой встречи прикипел к тебе душой, вот по сердцу мне твое прямодушие и бесстрашие орлиное и близок ты мне словно брат родной, которого у меня никогда не было!
Искренние слова Отрепьева нашли отклик и у Петра Басманова. Раньше он презирал пронырливого молодого инока-расстригу, но теперь его сердечность и широта души привлекли воеводу Басманова в горький для него час, когда он больше всего нуждался в поддержке и сочувствии.
— Дмитрий Иванович, теперь ты мой государь, и нет такого твоего повеления, которого бы я не выполнил ради твоего блага! — вырвалось из его груди.
— Стало быть, все для меня сделаешь? — в раздумье произнес Отрепьев, как бы взвешивая стоит ли доверять словам Басманова.
— Все, жизни своей не пожалею! — пылко воскликнул Петр.
Самозванец внимательно посмотрел на молодого воеводу, и с улыбкой спросил, ловя его на слове:
— А одолжишь ли мне свою невесту красавицу-царевну Ксению?
— То есть, как одолжить? — опешил воевода-перебежчик.
— Брат Петр, у тебя зазноба Ксения Годунова, а у меня Марина Мнишек, — стал объяснять Григорий. — Влюбился я в прекрасную полячку безумно до потери дыхания, и тут же посватался к ней, обещая ей московский царский престол. Отец ее, самборский воевода, благосклонно отнесся к моему сватовству, но потребовал выкуп за Марину — миллион злотых. Я легко согласился отдать эту сумму — что значат звонкие монеты по сравнению с возможностью обладать красавицей краше всех ангелов небесных, и передал Ежи Мнишеку все деньги, предназначенные для сбора моего войска. Однако этот лысый черт не торопится в свой черед выполнить свое обещание и отдать мне свою дочь. Сначала он запросил в вено Марине славный русский город Псков, затем Великий Новгород, а теперь требует Северское княжество со всеми его четырнадцатью городами. Всю душу вымотал мне проклятый, на все мои мольбы назначить день венчания лишь тянет время и торгуется.