После чтения той грамоты толпа взревела словно необузданная буря, и ничто уже не могло спасти Годуновых от народного гнева.
— Вязать щенков Бориса и его суку, Малютино семя! — раздался громогласный клич, и его подхватили все новые и новые восставшие.
Патриарх Иов, уведомленный о всем происходившем и не решаясь лично выйти на площадь со слезами на глазах стал умолять бояр образумить мятущихся. Бояре, повинуясь патриарху, явились на Лобное место, но ничего не могли сделать с возмущением народа. И так как Кремлевские ворота, на беду, не были заперты, то толпы простонародья с воплями кинулись в Кремль, и, опрокинув царскую стражу, вломились во дворец, где захватили царя Федора. Царица Мария слезными мольбами принялась молить пощадить ее сына, и Федор на этот раз остался жив — толпу тронуло отчаяние царицы, ставшей на колени перед нападавшими. Юного царя вместе с матерью, и сестрой вывели из дворца в старый дом Борисов для проживания, к которому приставили стражу, между тем, как подворья бояр Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых и других родичей царских были разграблены и сломаны, а хозяева их брошены в тюрьмы.
Что касается исполнителей воли Самозванца, то они, по прибытии своем в Москву, начали с расправы над патриархом Иовом, не признававшем в Отрепьеве подлинного наследника Ивана Грозного. Вытащенный, среди священнодействия, из Успенского собора, патриарх, в одежде простого инока, был посажен на старую тряскую телегу и прямо с места отправлен в Старицу, для тюремного заключения в одном из тамошних монастырей. Затем повезли в дальние низовые и сибирские города родичей царских: Годуновых, Вельяминовых, Сабуровых, включая их верных холопов.
Через несколько дней юный царь Федор увидел, как перед старым боярским домом Годуновых в Кремле спешились с коней Василий Голицын, князь Мосальский, дьяки Молчанов и Шерефединов с тремя стрельцами.
— Матушка, сестрица, давайте прощаться. Бог весть, приведется ли нам когда-нибудь снова увидеться, — обернувшись к матери и сестре сказал Федор, и поклонился им. — Простите, родимые, если в прошлом чем обидел вас или огорчил ненароком.
Царица Мария кинулась к окну и увидев входящих в дом сторонников Самозванца в ужасе воскликнула:
— По нашу душу пришли! Господи, почто ты допускаешь такое злодеяние!!!
Ксения, пытаясь сохранить присутствие духа, сказала матери:
— Матушка, погодите отчаиваться. Бог даст, мы в один монастырь попадем и там свой век доживать будем. А вот с Федей нам вряд ли доведется скоро увидеться, — и она с отчаянием обняла брата, в душе моля Бога, чтобы не оправдались их худшие опасения.
Мария Григорьевна не успела что-либо ответить дочери. В горницу уверенным шагом вошли посланцы Самозванца и князь Василий Голицын, не скрывая своего злорадства, громко произнес:
— По велению великого государя Дмитрия Иоанновича велено вас, Годуновых, удалить из Кремля. Коли вы не простились еще друг с другом, то прощайтесь, но только недолго.
Плача, царица Мария благословила сына и дочь образком Казанской Божьей Матери, висевших на ее шее, приговаривая при этом:
— Бедные мои дети, бедные дети! За мои грехи тяжкие вы страдаете, безвинные.
Сердце Ксении сжалось, она поняла, что сторонники Лжедмитрия не намерены везти ее и ее мать в один и тот же женский монастырь. Это предположение подтвердил необъятной толщины князь Василий Мосальский. Он взял ее за руку и слащавым голосом произнес:
— Идите в свои покои, Ксения Борисовна, и подождите там пока возок за вами не приедет.
Девушка бросила последний отчаянный взгляд на застывших мать и брата, всей душой желая остаться рядом с ними, но грузный Мосальский с такой силой поволок ее за собой, что ей не оставалось ничего другого как подчиниться ему и покорно идти к месту своего заточения.
Едва она вошла в опочивальню, дверь громко захлопнулась и в двери со скрежетом повернулся большой ключ. Но Ксению мало волновало, что она стала узницей в собственном доме. Бывшая царевна бросилась к окну, надеясь увидеть еще, уже в самом деле последний раз во дворе увозимых в места дальней ссылки своих родных.
Однако Марии Григорьевны и Федора все не было, их не выводили под стражей во двор, как бы сильно Ксения не напрягала свои глаза. Затем сквозь толстые дубовые стены дома стали слышны звуки ожесточенной борьбы и пронзительный крик царицы Марии:
— Люди добрые, пощадите! Православные, помилосердствуйте!
Но убийцы не помилосердствовали. Раздались громкие частые звуки ударов и падающей мебели. С ужасом осознав, что ее мать и брата убивают, а не отправляют в ссылку, Ксения бросилась к выходу и начала отчаянно колотить в запертую дверь, не жалея своих нежных рук.