В пиршественной палате собрались почти все недоброжелатели Годуновых — братья Голицыны, Пушкины и Богдан Бельский — неверный родственник-предатель ее матери. Самозванец из ссылки возвратил бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, включая также интригана Василия Шуйского и его братьев. Получили прощение все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в сан ростовского митрополита, и сына его отрока Михаила сделали стольником. Теперь Филарет сидел на почетном месте за одним столом с патриархом Игнатием и мрачно смотрел на дочь царя Бориса. Бывшая царевна поняла, что он не собирается предавать забвению свою вражду с ее отцом и отныне ее участь во многом зависит от того, какие отношения сложатся у нее с Самозванцем.
Ксения стойко сносила многочисленные недоброжелательные взгляды. Она никого не боялась пока ее рука находилась в руке Петра Басманова, объявившего себя совместным приходом на царский пир ее защитником и покровителем. А с ним не рисковали связываться даже родовитые Шуйские и Романовы.
— Великий государь, я привел по вашему повелению дщерь Бориса Годунова! — громко объявил, кланяясь Самозванцу, воевода Басманов. Вслед за ним отдала низкий земной поклон и Ксения.
Григорий Отрепьев отвлекся от разговора с польским посланником Гонсевским, и его рука, державшая вилку, чуть дрогнула. Он неоднократно слышал прежде, что дочь Бориса Годунова очень красива, но до этого не представлял себе насколько она красива. Казалось, Ксения взяла все лучшее у самых красивых девиц на свете, сама будучи без изъяна как отборная жемчужина чистой воды, и на нее хотелось смотреть и смотреть, не отрывая взгляда.
В свою очередь, Ксения неотрывно смотрела на Дмитрия Самозванца как на некое невиданное чудо. Все в нем было хорошо, но как бы по отдельности — белоснежная кожа лица, ярко-рыжие огненные волосы, ясные голубые глаза, в которых светилась веселая живость и ум. Но в совокупности с резкими чертами лица все достоинства внешности Отрепьева казались несообразными до нелепости, а уже две бородавки на лбу и щеке и вовсе не красили его.
Отрепьев перед глядящей на него царевной зачем-то сдернул с себя соболиную шапку, затем снова надел ее на себя, пытаясь справиться с замешательством. Ему безумно захотелось понравиться появившейся перед ним красивой девушкой, но он для порядка сдавленно спросил:
— Признаешь ли ты нашу власть, девица Годунова?
— Да, великий государь! — снова поклонилась Ксения.
— Как ты меня назвала, а ну-ка повтори, — обрадованно потребовал Отрепьев.
— Великий государь, — терпеливо произнесла Ксения.
— Царевна, беру тебя под свою руку и жалую тебе блюда со своего стола, — торжественно провозгласил Самозванец, и обратился к Петру: — Воевода Басманов, проведи царевну в женские покои, позаботься, если чего не хватает в ее опочивальне, а затем присоединяйся к нашему столу согласно обычаю, по которым мужчины пируют отдельно от женщин.
Басманов и его невеста снова поклонились Самозванцу, сидящему на возвышении, и Петр повел Ксению в бывшие покои ее матери царицы Марии. Комнаты обновили новой обстановкой, и все равно девушка ощутила щемящую грусть при виде знакомых помещений. Отрепьев послал ей ряд изысканных яств — медовый сбитень, крыло молодого лебедя, фаршированную грибами щуку, баранье легкое со взболтанным молоком, мукой и яйцами, колбасы со смесью мяса, гречневой каши, муки и яиц, кусок медвежатины, сладкие пирожки и сахарные фигурки зверей, но в дочери Бориса Годунова, попавшей под власть горестных воспоминаний, они не пробудили аппетита. К тому же, Петр Басманов, убедившись, что девушка ни в чем не будет испытывать недостатка, расстроил ее, сказав:
— Ксеньюшка, великий государь назначил меня главой Стрелецкого приказа, и мне нужно месяц прожить в Стрелецкой слободе, принять дела.
— Значит, я останусь здесь одна и без тебя, Петя, — горестно прошептала Ксения и по ее щекам покатились невольные слезы. Чтобы унять свой плач она куснула сладкий пирожок с изюмом, но пирожок не помог, хрустальные слезы продолжали литься из ее больших красивых темных глаз.
— Не печалься, ясная моя заря, наша разлука продолжится недолго, пока воевода Мнишек не пойдет на уступки и не отдаст свою дочь Дмитрию Иоанновичу, — стал убеждать невесту Басманов и подумав снял со своей шеи золотую наградную монету. — Возьми «угорку» — мне ее твой батюшка в награду дал за оборону Москвы от войск крымского хана Казы-Гирея. Если я тебе понадоблюсь, отошли мне ее вместе с верной горничной, и я немедленно примчусь к тебе!