Спустя неделю, в конце октября, под вечер, Петр и Ксения, прогуливаясь, дошли по тропинке, извивавшейся по берегу озера, до покрытой орешником довольно высокой горы. С немалым трудом взобравшись на вершину, они сели отдохнуть на большие камни, под тень молодого дуба, и начали любоваться окрестностями красивой местности и стаей уток, летящих на юг. Перед ними синело озеро; на противоположном берегу видно было дома деревни Люберцы окруженные плетнями огороды, нивы и покрытые стадами луга. Слева, по обширному полю, которое примыкало к густому лесу, извивалась речка и впадала в озеро; по берегам ее темнели вдали крыши нескольких деревушек. Справа сосновый бор Чертова Чаща, начинаясь от самого берега озера, простираясь вдаль, постепенно расширялся, поднимаясь, на весь горизонт. Местные крестьяне унаследовали от предков своих поверье, что в этом бору водятся нечистые духи, ведьмы и лешие. Несмотря на это, рискованные поселяне, промышлявшие охотою, ходили в Чертову Чащу для добычи дичи и рассказывали иногда, вернувшись домой, односельчанам такие чудеса о злобных проделках леших, заманивающих простаков в глубокие ямы, что у слушателей мороз проходил по коже от ужаса.
Солнце скрылось в густых багровых облаках, покрывавших запад. На юго-восточном, синем небосклоне засиял месяц и, отразившись в озере, рассыпался серебряным дождем на водной поверхности.
— Далеко мы с вами зашли, Петр Федорович, а время позднее. Если хотим скорее вернуться домой, то придется нам идти с молитвой вдоль Чертовой Чащи. Пусть то, что рассказывает вечерами твоя няня по больше части небылицы, но береженого Бог бережет, — заметила Ксения.
Она хотела встать, чтобы спуститься вниз, но Петр крепко взял ее за руку, удерживая возле себя. Он наконец-то под влиянием красоты тихого деревенского вечера решился на откровенное объяснение и сердце стыдливой девушки забилось, как птичка, попавшая в силок. Чувствуя, что настал решающий ее судьбу час, Ксения не смела поднять глаз, потупленных в землю. А воевода Басманов, устремив на нее горящий взор, лучше всяких слов выражавший его чувства, пылко сказал ей:
— От тебя зависит; милая Ксения, мое счастье. Скажи: любишь ли ты меня так сильно, как я тебя люблю? Согласишься ли идти к венцу со мною? Реши судьбу мою. Скажи: да или нет?
Ксения молчала, не в силах говорить. Прерывистое дыхание и полуоткрытые уста показывали всю силу ее душевного волнения.
— Не стыдись меня, милая! Скажи мне то словами, что давно уже говорили мне твои прекрасные глаза. Неужели я обманывался? — принялся терпеливо уговаривать ее Петр, раньше не отличавшийся сдержанностью. — Скажи: любишь или нет?
Молчание было ему ответом.
— Ты все молчишь! Значит… нет⁉ Не любишь⁈ Прости меня, Ксения Борисовна, что я тебя потревожил, — горько сказал воевода Басманов, опустив голову. — Забудем разговор наш. Вижу, что я обманулся в надежде, принял твою признательность за более глубокое чувство. Завтра же сяду на коня: поеду, куда глаза глядят, оставив тебе свое имение! Знаю, знаю, без тебя мне нигде не найти счастья. Ты скоро забудешь меня, но я, где бы ни был, буду тебя помнить, буду любить тебя, любить до гробовой доски! Не мудрено, что ты так сдержанна со мной, Ксения, не достоин я тебя, чистой твоей души, твоей дивной прелести земного ангела! Иссушила меня к тебе любовь лютая и решился я на страшное преступление — извел твоего жениха королевича Иоганна, чтобы не досталась ты ему, сделал тебя вдовой прежде чем стала ты мужнею женой.
— Как, разве это не травник Трифон сгубил королевича? — испуганно вздрогнула от ужасного признания избранника Ксения. Давно пережитая боль потери любимого жениха расколдовала заклятье ее девичьей стыдливости и вернула дар речи.
— Трифон лишь исполнял мой наказ, а замыслил вас навеки разлучить я, окаянный, — покаянно произнес Петр Басманов.
Крупные слезы покатились по пылающим щекам девушки, до сих пор не забывшей своего датского жениха. Но Басманов в этот октябрьский день был ей дороже всех людей на свете. Закрыв глаза одною рукою, тихонько подала она другую Петру и произнесла едва слышным голосом:
— Бедный, сколько ты натерпелся горя из-за меня и моей несмышлености. Принимаю любовь твою, Петр Федорович! Пусть она стала ядом, отравившей мою жизнь, а не целительным лекарством, все равно принимаю ее!
— Неужто ты простишь мне мое злодеяние и твои страдания, Ксения, — не веря ушам, спросил воевода.
— Я пойду под венец с тобой и как твоя жена буду молиться за тебя, искупая твой грех, — подтвердила Ксения. — Я тоже виновата, малодушно сторонилась твоего внимания, твоих чувств, избегала своей судьбы, и тем самым толкнула тебя на ужасное преступление, совершенное во имя любви!