— Многие из нас погибли, но враг уничтожен, мы победили!
Взошло солнце, снова зазвучали песни в селеньях, зацвели сады, в арыках зажурчала вода. Понимая, что он не имеет права радоваться вместе со всеми, ленивый, ослабевший богатырь пополз прочь от родного дома. Каждое движение давалось ему с трудом, от натуги помутнели глаза. Проходившая мимо молодая женщина, увидев его, удивленно воскликнула: «Черепаха!»
«Если сегодня не получу боевого задания, — решила я, — пойду к Бершанской и для начала расскажу ей эту мудрую сказку».
Но Евдокия Давыдовна опередила меня: сама вызвала и дала задание.
Вернувшись в эскадрилью, я поделилась своей радостью с подругами.
— Нарисуй на первой бомбе свой знак, — деловито сказала Лейла. — Такая традиция.
Я окунаю кисточку в белую масляную краску. Рисую на тучном теле бомбы букву «М» и молнию.
Первой взлетает Дуся Носаль с Ниной Ульяненко. Потом Лейла с Руфой. За ними, через две минуты, — я и Женя Руднева.
Лейла, сидя в кабине, улыбнулась мне, помахала рукой, сжатой в кулак. Ее самолет пробежал по площадке и скрылся во мраке.
— Контакт! — слышу я тонкий голос механика Тони Вахромеевой.
— Есть контакт.
Тоня поворачивает винт и — мотор заработал. Убавляю газ. По всему телу — дрожь. Жду разрешение на взлет.
Подошла Бершанская. Пожала руку:
— Пусть у тебя будет тысяча боевых вылетов. В добрый час! Будь предельно внимательна и осторожна.
Мария Ивановна Рунт положила руку мне на плечо, прокричала:
— Светлого пути, землячка! Возвращайся живой-здоровой и обязательно с победой.
Вспомнились родные белебейские края, напутствие мамы, когда я уходила к отцу в Куйбышев: «Смотри, доченька, что впереди, что сзади, на темную ночь глядючи, в путь не выходи…».
Летим.
Над головой свистит ветер, мороз пощипывает руки — двухпалые кожаные рукавицы я сняла: в эти минуты мне почему-то было в них не сподручно.
Высота три тысячи метров. Летим по ветру. Над нами, куда ни глянь — звездный океан. Молчаливый и тревожный. Наклоняюсь к переговорной трубке:
— Женечка, ты не замерзла?
— Пока терпимо. Ничего, скоро станет жарко. Видишь, луна всходит. Как прожектор. Внимание, линия фронта.
Будто-услышав слова Рудневой, в трех местах вспыхивают прожекторы. Нащупали. Бьют «Эрликоны».
— Пора снижаться, — будничным голосом говорит Женя.
Сбавляю газ. Стараясь вырваться из луча прожектора, бросаю самолет в сторону, вверх, ударяюсь виском о козырек кабины. Ничего не вижу.
— Магуба, очнись! — голос у штурмана обрел твердость. Она толкает меня в плечо. — Очнись…
Ощупью нахожу ручку управления. Прозреваю. Глаза, вроде, приноравливаются к слепящему свету.
Напоминая чалму муллы, впереди возникает белый клубок. Самолет подрагивает, постанывает — в него попадают осколки снарядов. Сажусь поудобнее.
— Ну-ка, покажи… — обращаюсь я сама к себе.
Мотор ревет во всю мощь, самолет выделывает немыслимые фигуры. Жарко…
— Десять градусов влево, — голос как голос, милый, приятный. — Ничего страшного, Ты просто молодец. Станция справа.
На дороге за станцией — большое скопление вражеской техники. Ничего не видно, но цель близка. Наши разведчики никогда не ошибаются. Женя высовывается из кабины.
— Три градуса влево. Так, так…
Внизу мерцают огоньки — это малые фары грузовых автомашин. Прошло время, когда они мчались, полыхая всеми лампами, по этим же дорогам. Теперь ползут ощупью, как немощные старцы.
Женя сбросила САБ. Застучали зенитные пулеметы.
— Женечка, первая бомба — на правом крыле, — напоминаю я. — Не торопись, прицелься получше.
— Не промахнусь. Пошли…
Летите, бомбы! Рази врага, моя первая молния!
Внизу пожар. Одной машиной у немцев стало меньше. Врассыпную разбегается живая сила противника, какая-то ее часть уже мертва.
Второй заход.
— Пошли!..
Еще один пожар. Не штурман за моей спиной, а снайпер.
В эту ночь мы сделали четыре вылета. Немцы отходят быстро, летать приходится далеко.
В общежитие я вернулась, когда над горизонтом уже всплывало солнце. Поела и легла спать. Но сна — ни в одном глазу. До мельчайших деталей мысленно повторяю свой первый боевой вылет. Ни одна бомба не пропала даром. Уничтожено три машины, в двух — боеприпасы, в одной — солдатня, гитлеровские молодчики. Многие успели укрыться, но не все. Первая победа над ненавистным, злобным, опытным врагом. Это заслуга всех троих: Жени, моя, самолета. Если бы действовали несогласованно, вразнобой, не было бы победы и нас, всех троих, тоже, возможно, не было.