- Господи, благослови!
И оттолкнулся от берега, закачавшись на волне. Какой-то усатый дядька крикнул из кустов:
- Что, отче, рыбки захотелось?
Василий, не ответив, гребнул веслом. Раз, другой. Легкая душегубка стрелою выскочила на стремнину. Ее подхватило, понесло по течению.
Проплывали мимо челнока песчаные кручи, нежно-зеленые кусты весенних лоз, кряжистые дубы на лугах, печальные ивы. Кое-где на волнах покачивались челноки рыбаков.
Возле Плютов Василий пристал к берегу, чтобы отдохнуть. Сев на песчаной круче, монах развязал котомку, вытащил горсть сухарей, глиняную чашку. Зачерпнув днепровской водицы, начал хрумать сухари, запивая. Окончив трапезу, монах достал из котомки Евангелие, прочитал главу.
За спиною послышались шаги. На песок упала тень. Василий закрыл книгу, оглянулся. Из-за кустов вышел седой старик. Он тянул к берегу рыбацкий челнок. Увидев монаха, приподнял засаленную заячью шапку, вытащил изо рта полусгоревшую трубку, весело воскликнул:
- Здравствуйте, отче!
- Дай Боже! - буркнул монах, поднимаясь.
- Беда - силы нет, - пожаловался старик. - Ветхий уже, растратил силушку за восемьдесят лет. Когда-то было... да, бросал парубков, как котят, через плечо. Не верите? Правду говорю! А теперь - от ветра клонюся. Охо-хо! Челнок нет силы подтащить к воде. А надо. Старуха рыбки захотела. Надо. Такое дело. Слово бабы - закон. Может, подсобите?
Монах молча подступил к старику, ухватился за борт челнока, подтащил его к берегу. Столкнул на воду. Скупо молвил:
- Садитесь.
- Дай боже вам счастья, отче, - ласково улыбнулся дед. - Не перевелись еще добрые люди.
Кряхтя, он начал устраиваться посреди челнока на коленях, подкладывая под себя подставное сиденьице. Взглянув на угрюмого монаха, спросил:
- Куда это вы? Видать, по смертному случаю?
- Куда глаза глядят, - вздохнул Василий, насупившись.
- Что ж так, сохрани Боже?
- Разве не видите? Антихрист идет по земле. Безбожников расплодилось как тли. Сатана вселился людям в души. Вера пропадает...
- Верно говорите. Все меняется. Да и то... был я, скажем, дитем когда-то, а теперь - пень гнилой. Так и все в мире. Все, что возникло, родилось, должно сгнить. Эхе-хе! Я вот недавно выучился читать. Сам прочитал Новый Завет. А то раньше, бывало, слушаю батюшку в храме - и ничего не понимаю. Только глазами хлопаю. А теперь - сам. Грамота великое дело...
- Грамота? - строго оборвал собеседника Василий. - Вылезет боком та грамота. Расплодилось безбожников море. Все жаждут равенства, братства на земле, рая, да чтобы не на небеси, а тут... немедля! Сатанинское семя. Бога им хочется сокрушить!
- Хм! - прищурился дед, и седые брови его подскочили удивленно вверх. Странные речи слышу. Бога сокрушить? Да коли его можно было бы сокрушить, то какой же он Бог? А если он всесильный, то никто его не победит. Будьте покойны! А что меняются люди или желают лучше жить на земле, то что в том плохого? Растет дерево - высокое и сильное, но придет пора, сгниет, и не хочется падать, а надо. А на его месте новое деревцо взойдет. Зачем же плакать? Пусть падают ветхие деревья, путь растут новые. Вот так!
- Вольнодумство, - проворчал Василий, хотя слова деда, к удивлению, не гневили его. - Нет страха у людей. На узде у Сатаны идут. Но час последний грядет, грядет Страшный Суд. Тогда все откроется, все станет явным. И содрогнутся те, кто отвернулся от Господа!
- Э, отче, какой там суд! - грустно закивал бородкой старик. - Вот у меня жандармы двух сынов убили. В Сибиряке. На железной дороге они работали. Там забастовка какая-то была, рабочие требовали правды. Против них солдаты вышли. Сыны мои были заводилами, за народ подставили грудь. Их в темницу. Суд присудил на каторгу. Там они бежали, их поймали в лесу, застрелили... - Дед опустил голову, вытер слезу ладонью, махнул рукою. - А дочка умерла от холеры. Сами остались мы со старухою, как пни трухлявые. А вы говорите - суд, суд. Какого нам еще суда ждать? Тут, на земле, пекло, и суд, и геенна. Ни просвета не видел я всю жизнь, ни утешенья. Как в пекле воистину. Так неужто там, где-то в ином мире, еще горше будет? Эхе-хе, не весьма же тогда гостеприимный наш пан-отец Бог! Он, он, не весьма!
- Надо заслужить вечную жизнь и блаженство, - гневно ответил Василий, садясь в свой челнок. - Мы здесь, на земле, призваны пройти ущелье юдоли и плача, чтобы показать Господу, на что способны. Вера и терпение принесут плату - райскую жизнь.
- А на этом свете, отче? - грустно спросил дед. - Зачем на этом белом свете такая красота? Взгляните на Днепр наш полноводный, на луга... Я шел между травами вот сейчас, пахнут цветы, дух замирает! Пчелки гудут, мед собирают. Зачем Господь создал красоту здесь? Неужто для того, чтобы она пропадала? Да если бы люди по-братски жили на земле, то какого еще рая человеку нужно? Боже ж ты мой! Да как выйдешь ночью под звезды, как обнимешь оком ту глубину и широту небесную, аж дух твой возносится! Или на рассвете как выедешь на плес днепровский ловить рыбу - тишина вокруг, ни гомону, ни звука, только сердце твое стучит радостно. Туманы плывут над водами. И кажется тебе, что царство Божье в душе твоей. Вот как. Хотелось бы мне еще в будущее заглянуть. Как люди жить там будут? Не напрасно ведь погибают молодые за мир новый, знать, будет он, потому как кровь людская не водица, льется не напрасно...
- Будет новый мир, - с ударением ответил Василий, - только не здесь, на земле, где хозяин мира - Сатана. И войдут в него избранные, которые не осквернились, живя вместе с богоборцами, с кощунниками! Прощайте, дед, мне пора. Жаль, ваше сердце тоже отравлено вольнодумством...
- Гм, - удивился дед. - Слово какое-то странное - вольнодумство. Чем же плохо - вольно думать? Это очень даже нужно человеку - вольно мыслить!
- Обман, сети диавола, - пробормотал Василий и, уже не оглядываясь, поплыл дальше. Слова старика растревожили его, и он не мог понять - почему. И укоризна слышалась в тихом голосе, и какая-то неосознанная правда.
- Господи, сохрани и заступи! - шептал монах, загребая веслом. - Враг рода человеческого жаждет остановить мой подвиг. Но ничто не собьет меня. Велика сила лукавого - знаю. Но десница твоя, Господи, защитит меня, твоего верного раба...
Бормоча молитвы, Василий проплыл Триполье, Халепье. Быстрое течение несло его мимо левого берега, где Днепр делал огромную дугу.
Из-за кустов прозвучал жалобный крик:
- Дядя! Дядечку!
Монах взглянул туда. На берегу стояла девчонка лет десяти с котомочкой в руках, в платье горошком. Она махала ручками-палочками, звала:
- Помогите, дядечку!
- Чего тебе? - недовольно крикнул Василий.
- Перевезите на ту сторону, - несмело отозвалась девчонка. - Замерзну ведь. Уже полдня кричу. Никто не слышит...
Монах завернул к берегу. Посадил девчушку в ногу челнока, оттолкнулся и поплыл к правому берегу. Недовольно ворчал себе под нос. То-се на пути случается, весь мир пытается помешать ему. Хорошо, что уже недалеко. Взглянул исподлобья на посиневший носик неожиданной спутницы, на большие серые, недетские глаза.
- Как это тебя родители отпустили саму в такой разлив?
- Нет у меня никого, - прошептала девочка, цокая зубами. - Сирота я, одна осталась...
Помолчав немного, девочка с интересом взглянула на черную рясу монаха, на камилавку, на длинные космы.
- А что это у вас мундер такой черный? Вы поп?
Василий невольно улыбнулся. "Мундер". Хм. Что ей ответить?
- Это одежда такая у монахов, - неохотно ответил он.
- Монахи? - переспросила она. - А кто это?
- Ну... люди, которые спасаются...
- Спасаются? Из воды - эге? - тревожно спросила девочка. - Два года назад большое наводнение было. Все наше село плавало. Килов - слыхали? Тут, на левом берегу, видите? Так мой тато многих спасал. Душ десять спас. А тогда перевернулся с челном. И утоп. Сам себя не спас, - горестно закончила она.