И Рите стало так больно и обидно — не за себя. Не за Ника. За мать, которая была, оказывается, только Ритиной.
Чтобы успокоиться, Рита открыла книгу, которую только что читала Нику перед сном. «Хроники Нарнии».
Она прочитала первую строчку, и тут же из прошлого снова появился Сережка.
Ритин день рождения. В тот день она не ждала никого. Ей исполнилось девятнадцать лет, и она — Рита усмехнулась про себя — считала, что стала старой. Поэтому пребывала с утра в мрачном расположении духа.
Когда в дверь позвонили, она сидела на полу, смотрела на огонек зажженной свечи и слушала «Пинк Флойд».
— Можно и не открывать, — задумчиво проговорила она. — К чему?
Свеча оплывала, становилась все меньше и меньше, превращаясь в небольшой огарок. «Это моя жизнь, — сказала себе Рита. — Мое славное будущее…»
В дверь продолжали звонить.
— Вот тоже, — проворчала Рита.
Делать было нечего — гость, хоть и был незваным, по упрямству превосходил Риту.
Она поднялась, задула свечу и пошла открывать.
На пороге стоял Сережка.
— Привет, — удивленно протянула Рита. Она была уверена, что не говорила ему о своем дне рождения.
Он улыбнулся ей, протягивая сверток, и сказал:
— Знаешь, сестра, девятнадцать лет еще не совсем старость. Конечно, это уже и не первая молодость, но до старости еще есть время… Поздравляю тебя, сестра, и желаю обрести мудрость и свет. Это, наверное, самое главное. Остальное — суета сует, как говаривал один умный старикан.
Рита фыркнула:
— Откуда ты узнал?
— Тайну-то можно оставить? — возмутился он. — Я изо всех сил стараюсь произвести на тебя впечатление. «Должна быть в женщине какая-то загадка…»
— Ты не женщина!
— И что? Я не имею права на загадочность? Бог ты мой, думал, встретил приличную женщину, а она оказалась феминисткой! Только женщинам — все, а мужчины и так перетопчутся…
Он прошел в комнату.
— Свеча… Задушевные рыдания Гилмора… Банально ты отмечаешь день рождения! Могла бы напиться как следует, выйти на улицу, поколотить пару гоблинов и разбить парочку витрин! Потом тебя забрали бы в трезвяк или в милицию — и тогда ты навеки запомнила бы день своего рождения! А так… Кстати, почему ты не разворачиваешь подарок? Я старался…
Она послушно освободила от шуршащей бумаги его дар. Книга. «Клайв Степл Льюис. Хроники Нарнии», — прочла она и возмущенно уставилась на его довольную физиономию.
— Это же детская книга… Детская!
— Ну? — самодовольно улыбнулся он. — А ты что читаешь? Какого-нибудь Кастанеду? Или старого зануду Ортега-и-Гассета? Не-е-ет… Это, Марго, для людей, помраченных рассудком. А нам с тобой надо хранить ясность мыслей и легкость дыхания. Чтобы остаться живыми. Ты как хочешь дальше — быть живой или жить мертвой?
— Да ну тебя!
Он сел в кресло и запел:
— «Только детские книги читать… Только детские думы лелеять… Все большое по ветру развеять… Из глубокой печали восстать…»
Его голос становился все тише, тише, а потом он начал расплываться, и Рита с ужасом поняла, что она засыпает.
— «Я от жизни смертельно устал… Ничего от нее не приемлю… Но люблю эту грешную землю, потому что иной не видал…»
Сон уводил ее от него — так же жестоко, как уводила его от нее всегда повседневность. О Боже!
— Нет, — пыталась она вырваться и проснуться, остаться рядом с ним. — Пожалуйста… Он мне нужен! — Понимая, что сейчас он исчезнет, исчезнет снова, погрузится в мир небытия, она крикнула, пытаясь остановить его, удержать, крикнула, чтобы проснуться: — Се-ре-жа!
Сережа!
Он вздрогнул.
Оглянувшись, спросил:
— Таня?
Тишина ответила ему.
«Глупо, — сказал он себе. — Как глупо…»
Но он же слышал голос! Его звали… И это была Таня, потому что…
«Потому что тебе так хочется, — усмехнулся он про себя. — Хочется, чтобы случилось чудо. Таня…»
Милая девочка с вечно вопросительным взглядом карих глаз. Кроткая и трогательная…
Таня. Танечка…
Он сжал губы, чтобы не позвать ее в ответ — из пустоты. Из вечной темноты.
Девятнадцатилетняя девочка, ушедшая в темноту. Они даже не успели попрощаться, хотя были рядом. Они должны были уйти вместе — почему же он остался?
Можно было говорить сколько угодно оправдательных фраз, но смысл их для него уже давно потерялся.
В тот холодный зимний день, когда девятнадцатилетняя девочка с толстой темной косой, наивная и трогательная в своей тургеневской провинциальности, ушла, унося с собой свет. Оставив вместо себя рядом с ним вечную ночь…