Окончив рассказ, Ишечкина всхлипнула и полезла в карман белого жакета – такие вдруг вошли в моду у продавцов и работников общепита, отметил Буграев; из кармана достала мокрый уже платок, запачканный тушью.
Теперь Кузьма Николаевич в свою очередь с предельной тщательностью осмотрел магазин и обнаружил перерезанный провод сигнализации. Он был перерезан отсюда, изнутри…
Достав из сумки ученическую тетрадь в клеточку и шариковую ручку, он принялся составлять протокол. Писал стоя, положив тетрадь на прилавок, временами отходил, рассуждал с Ишечкиной о разных деталях, вновь принимался писать. Старики внимательно за ним наблюдали, время от времени многозначительно переглядывались, обменивались кивками, что-то показывали друг другу на пальцах, но соблюдали тишину, боясь помешать расследованию, не произносили ни звука. И лишь когда участковый с продавцом заглянули в подсобку, один другому тихо сказал:
– А вот чего я позабыл, так позабыл: откуда у нас в Шурале замки появились.
– Этого и я не знаю. Но хорошо, брат, помню, что еще до войны их вроде тут не было. Разве только на магазине, который, брат, не тут даже стоял…
– До войны ты говоришь? – отозвался другой. – Ты что, мил человек? Мы так и после войны долго не запирались: зачем, для какой надобности? Взять-то нечего.
– А ведь правда, правда, – кивал собеседник. – Это, брат, когда опять добро наживать стали, вот тогда и замки понадобились.
– Почему ж они до войны-то не надобились? У всех добра хватало, у баб сундуки полные – кран не подымет, одних телевизоров не было, вместо них репродуктор с таз величиной. А так все было. Но как делали, вспомни: из дому отлучаемся – веник у порога ставим либо поперек крыльца хворостину кладем. Такой тебе и замок.
– И надежней, скажи ты, брат, запоров не было!
– Не было. Баяли, так-то и по всему Уралу, и по Сибири даже.
– И чтоб, скажи, хоть та же хворостина пропала!..
– Не знали того. Да и слова такого «пропала» не знали. Человек пропал, дело другое. А через веник или хворостину никто из чужих переступить не смел – во как было-то!
– Так и было, да-а. И скажи ты, брат, покойному Николаю Яковлевичу, что сын его по замкам будет следствие наводить, изругал бы ругательски, а то еще и плюнул бы.
Магазин, как и многие сельские, был смешанным: тут вам и продовольственные, тут и промышленные, и хозяйственные товары – выбирай, душа. А ведь ничего, действительно, кроме пустячной авоськи, не пропало. В целости, естественно, остались пятилитровые банки с огурцами и помидорами – ассорти. Года полтора стоят, если не все два, между прочим…
Перейдя в подсобку, Кузьма Николаевич обхватил и приподнял с табурета сейф, подержал, затем поставил на место. Никто не понял, зачем он это сделал, а сам он между тем подумал: да, легковат. И по району, и по области было немало случаев, когда такие сейфы попросту выносили со всем содержимым, запихивали в багажники автомобилей или в коляски мотоциклов, увозили подальше, затем где-нибудь в безлюдном месте вскрывали. Потом, случалось, железные ящики с исковерканными дверцами, изъеденные ржавчиной, находили то на дне какого-нибудь водоема, то в лесистом овраге, то в заброшенных выработках, где когда-то руду добывали.
Снова наклонившись над сейфом, Кузьма Николаевич прочитал на прямоугольной железячке, укрепленной над дверцей: «Завод металлоизделий, г. Борханск».
– Ключ где? – спросил Ишечкину.
– Вот он, – встрепенулась она и с готовностью протянула ключ. Буграев подбросил его на руке, пробормотав:
– Однако, увесистый.
Ключ имел две бородки разной конфигурации; чтобы такой подделать, бо-ольшим мастером надо быть. Казалось бы, вот зачем большому мастеру подделыванием заниматься, если само мастерство вполне его прокормить может. Вроде бы одна только гордость за свои золотые руки не должна позволить до подделывания опуститься. Ан, глядишь, некоторые опускаются. Одного алчность пожирает, другого запугивают, третьего запутывают, вяжут, как сами говорят… А мы, черт побери, распутывай, тащи за каждую ниточку в отдельности! И так все тридцать пять лет. Да впереди еще сколько. Пускай эта публика, что с чужого добра глаз не спускает и мечтает его заграбастать, не надеется на скорый его выход на пенсию! Далеко пенсия! Поскольку он, Кузьма Николаевич Буграев, еще способен с классным борцом схватиться – и поглядим кто кого!
Ладно, не увлекайся, Кузьма, тихо! Мыслишь правильно, горячиться не надо! Дело делай спокойненько, ни о чем пока не думай. Думать скоро будешь, а пока собирай фактики, накапливай.
Он вставил в скважину ключ, несколько раз открыл и закрыл замок, чутко прислушиваясь: не скрежетнет ли, не щелкнет ли, не заест ли? Ничуть не бывало. И пальцы, слабо удерживая головку ключа, не ощущали особого сопротивления замкового механизма.
М-да! О чем мы задумались, то бишь? О том, что вор не забирался сюда с отмычкой и не корежил механизм. Как это ни грустно, но приходится-таки сказать себе: он пользовался вот таким же ключом, хорошо разработанным от постоянного употребления. Впрочем, эксперт еще скажет, есть ли тут, в замке, какие-нибудь явные повреждения, есть ли, например, ржавчина с чужого ключа, но в целом дело ясное: тут обходились без отмычки.
– Один у тебя ключ, Татьяна?
– Один, один, Кузьма Николаич, – торопливо подтвердила она. – Сроду один.
Где же вор взял ключ? Х-ха! Торопишься, Кузьма. Вперед забегаешь. Ответ на сей вопрос – долгая работа и она только начинается. Судя по всему, скучать не придется. Тем не менее, начинать когда-то надо, потому и приступим потихоньку.
– Один, говоришь, – хмыкнул он. – Ну, а если бы ты его потеряла, тогда что?
– Свят, свят и господь, Кузьма Николаич! – испуганно произнесла Ишечкина, мелко крестясь слева направо, поскольку никогда и ни в какого бога не верила.
– Если бы, я говорю. Понимаешь! Если бы! Вдруг! Неожиданно!
– Да с какой же радости, Кузьма Николаевич? Не теряла, не теряла, а тут «вдруг» да «если бы»!
– Тань! – проговорил он строго. – Не валяй дурака! Еще раз повторяю: представь, что ключ куда-то делся, пусть даже у тебя в доме завалялся, но в руках у тебя его нет, понимаешь? А в это время приезжает инкассатор, тебе обязательно нужно открыть сейф, ясно тебе?