Рваное Ухо тоже не торопился продолжать бой. Видно, он не ожидал такого удара от соперника, рог которого треснул в основании и, что самое главное, чью кровь уже покинул неугомонный потомок. Теперь Рваное Ухо выбирал место побезопаснее. Он едва не погиб после первого удара. Опытный тур не вступает в бой в таком опасном месте. Но он долго шел за турицей, у него мутилось в голове, он забыл об осторожности и, когда Белолобый ринулся на него, не успел отскочить в сторону. Первый удар отрезвил его, и его потомок пожелал во что бы то ни стало… Тут на Рваное Ухо обрушился второй удар, загоняя его к отвесному обрыву на краю площадки, именно туда, куда он ни за что не хотел ступать. Пока Белолобый собирался с силами для нового удара, Рваное Ухо торопливо оглянулся и совсем рядом, почти у своих ног увидел зев пропасти; потомок в его крови забился в ужасе — не губи! «Не бойся, — попытался успокоить его Рваное Ухо. — Пока он отойдет для разбега, я выберусь отсюда. Здесь мне таких ударов не выдержать…»
Белолобый понимал — если Рваное Ухо уйдет из ловушки и соберется с силами, он не станет лечить ему сломанный рог и благословлять его туриц: плодитесь, размножайтесь, паситесь в синеве!..
Отходить для разбега нельзя, но ведь надо же видеть, нельзя биться вслепую, особенно с противником, который в любую минуту может пойти на подлость, увильнуть от удара, вероломно уйти в сторону, и тогда ты сам с разгону полетишь в пропасть. Да, надо стоять, грозно стоять на месте, чтобы Рваное Ухо не мог выбрать места побезопаснее.
Надо ждать, пока спадет с глаз пелена и мрак, тогда этот трус не посмеет ступить ни шагу, не зная, когда вскинется противник для нового удара — ведь он стоит так близко.
Только стала спадать с глаз пелена и перед ним мутно возник красный тур, Белолобый поднялся на задние ноги и что было сил налетел на него.
Удар ошеломил противника — ведь Белодобый бил без разгона. Видно, слишком часто Рваное Ухо уходил от боя, и сейчас ему чего-то не хватало. Не хватало того, что его противник приобрел в ежедневных схватках.
Белолобый преодолел свою боль. Теперь ему надо усилием воли вырваться из мрака, сбросить темень с глаз. На помощь, сокровенная родовая сила! Ему надо прозреть, увидеть, иначе, если этот пройдоха выберется отсюда, все придется начинать сначала, а отцовская кровь так хлещет из треснувшего рога, что скоро ее не останется и половины, и тогда все погибнет — и прошлое, и будущее.
На этот раз, когда казалось, что он ослеп от боли и никогда не прозреет, пелена вдруг спала с глаз, и он отчетливо увидел совершенно красного тура. Что это? То ли и другой глаз залило кровью, то ли треснул второй рог. Или этот бес, это исчадье ада и впрямь сделался красным от кончиков рогов до хвоста… Белолобый напрягся что было мочи и взвился вверх. Гром удара покатился по горам, а Белолобый стоял как вкопанный. Ему казалось, что, когда боль пройдет, он не увидит перед собой Рваного Уха, только звук падающего тела долетит из ущелья. Но вот мрак стал рассеиваться, и какое-то время Белолобый действительно не видел своего противника, он вообще не мог ничего разглядеть, ибо все — горы, ледники, небо, солнце — пылало зловещим багрянцем.
Он знал, он помнил, что если даже зрение подведет его, то не подведет слух: пропасть со стоном выдохнет жуткий и радостный звук низвергнутого со скалы противника.
Рваное Ухо застрял под площадкой на маленьком выступе. Он дрожал всем телом и даже не пытался вернуться наверх. Он смирился с судьбой, отказался от продолжения схватки, ибо видел, что Белолобый стоит над ним: из основания его рогов струйками бежала кровь и, протачивая желобки, стекала по скале.
Рваному Уху и раньше случалось уходить от схватки. Он всегда знал, почему уходит от схватки. Знал он это и сейчас. Раньше с рогов Белолобого слетали искры, теперь из них хлестала кровь. Немного терпения. Скоро он потеряет свою сокровенную, свою родовую мощь и твердость духа.
Совсем скоро этой низкой твари, перед лицом солнца предавшей закон гор, не придется вовсе утруждать себя, чтобы овладеть стадом туриц и высоко среди непорочной белизны приумножить свое потомство. А Белолобому с такими рогами никогда не вернуть себе первенства.
Сейчас единственный прыжок с кручи и один-единственный удар решал все, но решал для обоих.
Сейчас, когда ледники превратились в сверкающие жемчужины, когда прекрасные турицы, откинув на спины рога, смотрят на тебя влажными глазами, когда так горячо и ласково греет золотое светило, трудно сейчас еще раз встать на дыбы и броситься на врага — ведь это будет последний удар, и ты это знаешь. Трудно бросить свое сильное тело, с нежностью вылизанное влажноглазыми турицами, в пропасть на растерзанье стервятникам и воронью, дабы, насытившись до отвала, они еще насытили бы и прожорливых черных своих воронят.
Спеши! — торопил потомок из лона матери.
Спеши! — торопила отцовская кровь, что хлестала из основания рогов. А рога — щит и меч отца — лежали на дне провала.
Спеши, спаси нас и себя!
Белолобый не разгонялся для удара. Он знал, что должен разом отдать все силы и жизнь…
Горы с восторгом встретили этот удар и хором восславили солнце.
ОХОТНИК
(Сванская новелла)
Перевод
Г. Дубровской
— Ты прекрасен, ты горд, ты величествен! — Этот монолог насторожил тура, он замер и повел ухом в сторону охотника. — Соизволь, царственный, спуститься вниз! Солнце садится, приближается ночь. Если мы застрянем на этой вершине, что подпирает собой небо, — мы пропали. Тогда чего же мы стоим: ты — тур, я — человек. Что же ты застрял между гребнями и только поводишь навостренными, словно у лошади, ушами! Спускайся же! Хотя бы настолько, чтобы тебя могла достать моя холодная пуля. Ты же знаешь, подняться выше я не могу. Наверно, и так удивляешься, как это меня угораздило вскарабкаться сюда вслед за тобой. Я не хвастаю, но только тебе ведомо, что здесь еще не ступала нога ни одного охотника. Припомни, на этой вероломной вершине еще никто не был, даже из самых отчаянных, вроде меня. Потому-то ты и спешишь сюда, словно за стены неприступной крепости. Но ведь и я понимаю, что творю. Разве я оказался здесь не из любви к тебе? Клянусь всеми святыми, ты и вправду красив! И достоин того, чтобы ради тебя карабкаться по этим кручам, рискуя оставить свою голову на алтаре удачи.
Солнце садилось и покрыло ржавчиной гребни вершин. Повернув голову в сторону ветра, тур застыл словно изваяние.
— Уж не намереваешься ли ты провести здесь ночь? Смеркается. Самое время возвращаться. А ты стоишь как вкопанный, и вид у тебя такой, будто ты собираешься раз и навсегда разрешить извечный спор наших дедов и прадедов — вражды и любви. Об этом следовало подумать раньше. И сегодня тот, кто останется в живых, будет дальше ломать над этим голову. Наши жизни — словно клубок, у которого ни начала, ни конца.
Охотник прислонился к покатой каменной глыбе и одной ногой уперся в небольшой скалистый выступ, размером с кулак, чтобы не сползти вниз.
— Спускается ночь! Ты, удачливый! Оглянись вокруг, разве тебе не хочется поискать тропу, что ведет к твоему стаду? Что с того, что ты зверь? Ведь и дом и убежище нужны тебе не меньше моего, да и собратьев своих разве ты не любишь? Ведь только верность и преданность дают вам силы выжить в этом царстве льда и снегов. Что же ты застыл в такой неловкой позе? Ведь бездействие — для тебя гибель. Ты же — сама жизнь. В твоих жилах бурлит кровь, а неутомимые ноги словно приросли к скале. Если мы вот так простоим до утра, что с нами будет? К утру мы превратимся в ледяные глыбы. Я еще как-то постараюсь укрыться, а что будет с тобой? Ветер хлещет прямо тебе в лоб. И если ты не спустишься вниз, тебе придется провести ночь еще более мучительную, чем мне. Так ты погубишь и себя и меня. Только один из нас должен остаться в живых. Дядю моего Джобе где-то в этом месте твой предок сбросил в пропасть. А не было бы его победы — не явился бы на свет ты, такой прекрасный и гордый. И эти без того холодные и безжизненные скалы осиротели бы. Вот почему мы с тобой должны расплачиваться кровью. И я не просто охотник, а еще и мститель.