- Кому вы? - спросил Мельников.
- Уральским рабочим, - ответил Камов. - Тем, кто сделал наш замечательный мотор.
Страшное место осталось позади. Теперь только бы не сбиться с пути во мраке.
И, словно мстя за эту победу, страшный вихрь обрушился на вездеход. Скорость сразу упала до сорока километров в час. Непроницаемый мрак окутал всё кругом. Тяжёлые массы песка, ударяясь в окна вездехода, скрипели на стёклах, как будто кто-то тёр их наждачным порошком.
- Попросите дать маяк, Борис Николаевич.
И, словно услышав его просьбу, на щитке вспыхнул тусклый зелёный круг с отчётливой чёрной полосой посередине.
- Молодец! Сам догадался, - сказал Камов.
Теперь надо только точно выдерживать направление, чтобы чёрная полоска не расширялась, не становилась тусклой. Это будет означать, что вездеход уклонился от прямого пути. Остальное сделают мотор и крепкие стенки машины.
- Как дела, Борис Николаевич? - спросил Камов.
- Всё в порядке, Сергей Александрович! Жалко, что нельзя заснять эту бурю.
- Кто о чём! - засмеялся Камов. - Боюсь, что при таком «ярком» освещении плёнка испортится.
Буря неистовствовала вокруг них. Как будто природа Марса злилась, что не удаётся справиться с маленькой дерзкой машиной, явившейся сюда с далёкой Земли и упрямо продвигавшейся вперёд наперекор стихии.
Непроглядная чёрная ночь окружала их. Было странно сознавать, что где-то за пределами бури сияет Солнце, что всё это происходит в середине дня. Мельников попытался включить прожектор, установленный на крыше вездехода, но, убедившись, что относительно слабый луч света не в состоянии пробить плотную завесу песка, выключил его.
Светящиеся голубоватым светом приборы на щитке управления были единственным местом, на котором мог отдохнуть глаз в этой кромешной тьме, угнетающе действовавшей на нервы.
- Вы не боитесь, что песок набьётся в подшипники ведущих колёс? - спросил Мельников.
- Нет, - ответил Камов. - Не боюсь. По указанию Белопольского и под его непосредственным наблюдением во время испытания на заводском стенде вездеход специально подвергался длительному воздействию мощной струи мельчайшего песка. Как показали последовавшие за этим тщательные осмотры, ни одна песчинка не попала в ведущие части.
Прошло около получаса.
Впереди, в чёрном мраке, внезапно вспыхнула крохотная яркая точка.
- Прожектор! - сказал Камов. - Значит, мы совсем рядом с домом.
- Удивительно, что его видно в такую бурю.
- Четыреста киловатт. Это же почти авиационный маяк.
Мельников включил микрофон.
- Вижу прожектор, - сказал он.
- Замечательно! - ответил Белопольский. - Мы зажгли его пятнадцать минут назад. Значит, вы совсем близко. Хорошо видите?
- Совершенно отчётливо.
- Как ведёт себя вездеход?
- Прекрасно! Сергей Александрович просит выключить радиомаяк.
- Выключаю!
Машина замедлила ход. Корабль был где-то совсем близко.
Прожектор горел яркой звездой, и в его свете стали смутно видны крутящиеся за окном песчинки.
Буря не только не ослабевала, а становилась всё яростнее. Но она была уже не опасна. Вездеход подходил к дому. Луч света неосязаемой нитью, связал его со звездолётом, с друзьями, нетерпеливо ждущими за несокрушимыми стенами.
ПАМЯТНИК
Выйти из вездехода оказалось не так просто. Ураган валил с ног, не давая сделать ни одного шага. Остановившийся вездеход был мгновенно засыпан песком до самых окон. Звездолёт, находившийся совсем рядом, едва различался глазом. Только прожектор своим ярким светом давал возможность немного ориентироваться.
Камов подвёл машину вплотную к кораблю, поставив её под защиту левого борта. По его просьбе, Белопольский немного выдвинул крыло - и вездеход оказался прикрытым сверху.
Дверь выходной камеры была прямо напротив дверцы машины. Переход на корабль в этих условиях был уже безопасен, и путешественники один за другим покинули вездеход.
Корабль лежал на «земле».
Колёса, так же как и крылья, были убраны внутрь, чтобы уменьшить площадь сопротивления ветру. Дверь находилась низко над «землёй», - и не пришлось даже воспользоваться лестницей.
Очутившись внутри и сняв маску, Камов тотчас подошёл к Пайчадзе. За всю поездку он ни разу не говорил о нём, но Мельников видел, что мысли врача были всё время заняты его пациентом. Раненый чувствовал себя хорошо. Сменив перевязку, Камов заставил Пайчадзе смерить температуру и только тогда успокоился.