Заявив в Академии наук о своем видении проблемы ротационного диамагнетизма, Лорис сумел добиться получения в свое распоряжение лаборатории с новейшим оборудованием и уже через три месяца желаемый результат был достигнут. Это открытие оказалось очень крупным. Антонен торжествовал. Принимая поздравления академиков из многих стран мира, он пожинал плоды изнурительного многолетнего труда Жерара Лангра.
Обескураженный предательством своего ближайшего сторонника, несчастный ученый лихорадочно пытался защищаться. Но мерзавец при встрече либо скромно отмалчивался, либо приводил незначительные малопонятные объяснения, а за глаза строчил анонимные письма в газеты, доносы в Академию, напоминая, как бы к слову, то о юношеских исканиях профессора, то о былых столкновениях его с университетскими коллегами. В результате мнения ученых разделились. На том ссора и закончилась без перевеса в чьюлибо сторону. Не все верили оправданиям Лангра. Многие считали его угрюмым, неудовлетворенным жизнью неудачником, замкнувшимся в своих иллюзиях и способным лишь на бессмысленные обвинения. На его стороне оказались несколько молодых, малоизвестных в научной среде исследователей, для которых путь на страницы ведущ, их журналов был закрыт. Бедняга Лангр лишился своего великого открытия, дела всей своей жизни, и так никогда и не смог утешиться.
Состарившись, прозябая в нищете и безвестности, оставшись даже без того шаткого успеха, что создается зачастую кучкой нескольких единомышленников да отдельными энтузиастами, изнуренный борьбой, усталый и больной гений всякий раз краснел от смущения при встрече с Лорисом, осыпанным престижными должностями, пресыщенным наградами и претендующим на бессмертие в науке. И, тем не менее, побежденный получил кое–какое утешение. У него появился Мейраль — наиболее одаренный из всех его учеников. Надежда, что молодой человек сумеет–таки воплотить в жизнь и донести до ученого мира его грандиозные гипотезы, наполняла старика гордостью.
— Как славно, что вы навестили меня сегодня, — произнес Лангр, очнувшись от раздумий. — Целый день я нахожусь в каком–то угнетенном расположении духа, в голову лезут навязчивые мысли…
Он крепко пожал обеими руками ладонь Мейраля. Его глаза, впалые и тусклые от постоянных переживаний, приветливо вспыхнули, белесые ресницы трогательно дрогнули.
— Я чувствую себя таким одиноким, таким разбитым, — запинаясь от волнения, произнес он. — Знаете, под вечер вдруг нахлынули дурные воспоминания, нервы совсем ни к черту, да еще какое–то смутное чувство тревоги. Должно быть, это первые признаки старческого слабоумия.
Мейраль взглянул на него с сочувствием:
— Со мной тоже творится что–то необычное, — возразил он. — Будто я выпил слишком много крепкого кофе. Да и горничная моя весь день на взводе: сама с собой разговаривает. А толпа на улице просто взбесилась!
Последние слова Жорж неожиданно выкрикнул что было сил. Неожиданно взгляд его упал на часы. «По крайней мере, время не остановилось; все, как и прежде, на своих местах», — подумал он и взял себя в руки.
— Прошу прощения, дружище, я вас, кажется, расстроил, — заметил профессор и потянулся за газетой. Развернув широченный газетный лист, Лангр быстро пробежал глазами по колонкам в надежде обнаружить там что–либо новое.
— Так и есть. Социальные катаклизмы нарастают! Смерти, самоубийства, приступы безумия, паника. Это ощущалось еще вчера.
Расстроенный неприятными известиями, старик в замешательстве отложил газету. Воцарилось нервное молчание.
— Я заметил, вам нелегко поддерживать беседу, — обратился он, наконец, к Мейралю. — О чем вы задумались?
— Мне кажется, на планете происходит нечто странное. Вы смотрелись сегодня в зеркало?
— В зеркало? — удивился Лангр. — Утром, возможно, когда причесывался.
— Вы не заметили ничего необычного?
— Ничего. Правда, я всегда так рассеян…
Жорж схватил один из керосиновых светильников, освещавших лабораторию, и поднес его к высокому настенному зеркалу.