Зал безмолвствовал. От неожиданности. Они все через мгновение заорут, выбросив вперед руку с опущенным вниз большим пальцем. И это будет их приговор.
— Оверкранц, — зло сказала Ульма, — и это ваша жена? Чего же нам ждать от обычных смертных, если под носом у тех, кто охраняет нравственность общества, происходит такое? Оверкранц, мне вас жаль, я презираю вас!
Оверкранц сидел в кресле согнувшись, но в остальном ничем не показывал своих чувств. Казался лишь очень уставшим.
— Ульма, умоляю вас не опережать события!
— События?! Да разве вы не видите, что она хоть сейчас готова быть с ним, нисколько не заботясь, хорошее ли сочетание генов получится в потомстве! Ей наплевать на продолжение рода гениев и красавиц. Ей наплевать на наши законы!
— Да, Ульма. Она любит его. Я знаю.
— Знаете?! Вы знали это и раньше?
— Она должна была полюбить его.
— И вы это чувствовали?
— Я сам люблю ее, Ульма.
— Как? Вы тоже?!..
В ложе космонавтов все напряглись. Их любимый командир делал глупость за глупостью. Но разве мог он делать глупости?
Бегин сказал:
— Торн всегда знал, что делал! Тут что-то не так. Пусть он даже виноват, я не буду опускать палец вниз. Торн уйдет с нами в поиск. Только бы эта кобылица, его жена, не всадила пулю ему в спину. Мы должны что-то сделать.
— За Торна я готов продать бога, — сказал Виксинд. — Я подниму палец вверх.
— Черт бы побрал вас всех и Торна в придачу, — буркнул Биви. — Я с вами, но только за компанию.
К ним подошли космолетчики других кораблей.
— Этот Торн со своей красоткой что-то ковырнули в моей душе, — сказал один. — Я понимаю его, Я и в космолетчики ушел потому, что дело шло к тому, что случилось с ним. Я тоже любил одну девушку… Надо выручать Торна.
— Но ведь нас мало, — сказал Виксинд.
— Все космолетчики согласны на этот день забыть свои моральные принципы.
— Но даже всех космолетчиков — мало. Нас мало, понимаете?
— Ничего! Мы потребуем спокойного голосования. Может быть, удастся добиться для него пожизненного изгнания? Он будет согласен. Я знаю.
— Придется добиваться изгнания для двоих…
— Смотрите! — крикнул кто-то из космолетчиков. — Главный Администратор!
Главный Администратор понял, что неожиданно попал в неприятную ситуацию. Все-таки Миррей — жена высокопоставленного сановника… Но долг восторжествовал в нем перед раболепностью. Он громко сказал:
— Миррей, вам тоже предъявляется обвинение в преступлении!
И тут зал словно взорвался. Вытянутые вперед руки с опущенным вниз большим пальцем… Но среди людей уже не было полного единодушия. Ложа космолетчиков была против такого осуждения. Да и в других местах зала тоже находились протестующие. Кое-где возникли даже небольшие потасовки…
Торн осторожно опустил Миррей на пол. Она стояла, прижавшись к нему, и, казалось, не слышала, что творится вокруг. Торн поднял руку, призывая зал к тишине.
— Говори, Торн! — раздалось из ложи космолетчиков.
В зале постепенно затихли. Всем было интересно, что же еще может сказать этот безумец. Может, теперь попросит помилования? Если не для себя, то хотя бы для Миррей?
Торн заговорил:
— Я люблю эту женщину. И вы можете сделать с нами, что захотите. Но прежде я хотел рассказать вам, куда пробиваются космолетчики и почему все полеты оканчиваются неудачно…
Все вы с детства знаете легенду о том, что когда-то наше ночное небо было не таким, как сейчас. Когда-то было множество миров. Сейчас остался один наш. Во Вселенной существует только наша планета. И солнце, вокруг которого она вертится по своей вечной орбите… Легенда, которую вы знаете, выхолощена, перевернута с ног на голову. Сейчас в ней говорится, что все миры погибли, потому что мужчина и женщина, Солнце и наша планета, полюбили друг друга. Но первоначальный текст говорил совсем обратное, он утверждал, что от их любви родилось бесчисленное множество других солнц и планет, рассыпавшихся по нашему небу. Когда-то люди видели их. Эти далекие солнца назывались звездами. Они светили на нашем небе по ночам, и люди, глядя на них, становились лучше и добрее. И человеческое общество не подчинялось тогда омертвляющей машинной логике, как сейчас. Люди создавали семьи по любви, а не по воле электронносчетной машины… Люди не могли днем жить без солнца. Люди не могли ночью жить без звезд.
Когда любовь стала считаться преступлением, когда дети стали рождаться не от великой любви между людьми, а потому, что так потребовала машина нашего общества, так требовал генетический подбор… Звезды стали гаснуть. Звезды исчезли. И осталась только одна наша планета в безбрежном море пространства и времени, одинокая и потому несчастная и обманутая. Наша цивилизация замкнулась в себе. Мы стоим на пороге вырождения. Это известно немногим, но это так. Никакие ухищрения не могут остановить большую смертность среди наших детей, хотя машина и заботится о благополучном, с ее точки зрения, сочетании генов. Наша наука и наша культура за последние сотни лет не продвинулись вперед ни на шаг. Мы еще живем, но по инерции, за счет того, что оставили нам предыдущие поколения.
И не случайно Высший Совет вот уже двести лет посылает корабли в преисподнюю, как теперь называют то, что когда-то было звездным небом. Нам нужны другие звезды и планеты.
Но мы никогда не увидим звезд, потому что в наших сердцах холод. Этот холод и страх не позволяют нам видеть звезды.
Я видел их. Для этого даже не нужно улетать в космос, нужно только поднять голову. Но сердце при этом должно быть полно любви к людям. И к детям, и к старикам, и к женщинам. Только любовь может повести нас к звездам! Для холодного сердца небо будет всегда черным.
Вы знаете, что некоторые корабли не возвращаются. Они не гибнут, нет. Они уходят к звездам, потому что их экипажи умеют любить. И, быть может, на некоторых звездах уже появились другие цивилизации, начало которым дали люди с нашей планеты. Когда-нибудь они вернутся назад. Только стыдно нам будет ждать их возвращения. Как прекрасно было бы пробиться к ним, потому что они могут и не захотеть вернуться сюда…
— Поднимите головы вверх! — воскликнул Торн. — Может быть, вы увидите звезды!
Тысячи людей устремили свои взоры в черноту неба. Но для многих оно так и осталось черным, несмотря на прозрачный пластик огромного купола.
— Торн, — тихо сказала Миррей. — Я вижу звезды. Это такие сверкающие алмазы?
— Да, Миррей, они похожи на алмазы, — ответил Торн и тоже посмотрел вверх. Он уже давно знал их и даже дал им названия. Самое красивое созвездие он назвал Миррей, что в переводе с древнего языка и означало — любовь. Только этого уже почти никто не знал.
— Он врет! — крикнула Ульма со своего места. — Он врет и должен умереть! Дайте мне знак, я хорошо научилась стрелять. Он никогда больше не увидит свои выдуманные звезды!
— Торна — к звездам! — кричали из ложи космолетчиков.
И снова зал забушевал. И снова большинство опустило большой палец вниз.
— Стойте! — крикнул Оверкранц. — Ульма, жена Торна, высказала свое мнение. Я, Оверкранц, муж Миррей, тоже воспользуюсь своим правом слова. Все, что рассказал Торн, — правда! Звезды действительно существуют! Мы не сможем долго прожить без них. Пусть Торн и Миррей улетят к ним. Только пусть они когда-нибудь возвратятся.
— Ты, шеф Охотников! — крикнула Ульма. — И ты прощаешь их?! Что же будет с другими?
— Я не прощаю их. Они просто ни в чем не виноваты!
— Шеф, — прошипел сзади Пикс. — Я давно уже присматриваюсь к вам…
— Поздно, Пикс, поздно!
— Никогда не поздно, шеф…
Зал выслушал Оверкранца, и снова большинство опустило большие пальцы вниз.
— Я воспользуюсь последней возможностью, — сказал Оверкранц.
— Оверкранц! — крикнула Ульма. — Почему вы защищаете ее, которая вас опозорила? И почему вы утверждаете, что звезды существуют?
— Потому что я вижу их. Я каждый вечер смотрю на них. Ведь я люблю свою жену. Я люблю Миррей. Я всегда любил ее. Но только я всегда боялся это сказать. Я бы никогда не осмелился ей это сказать. Я всегда боялся… этой Арены… И оказался недостойным этой любви… Они должны улететь к звездам!