Торгаш вмерз рукой в прилавок. От адской боли он забыл о вдохе. Я перестарался. В сравнении с Торгашом распятые на кресте выглядели счастливцами.
– Дыши глубже, остряк! – посоветовал я. – И держи свой рот подальше от кривых слов. Протянешь ко мне свои ручонки – выверну их наизнанку. Или у тебя есть запасные локти?
– Ментовские штучки!
– Ты вдвое больше меня и хочешь, чтобы мы сошлись в честном бою? Разве это справедливо?
Соседи Торгаша – продавцы меховых шапок – поспешили отвернуться. Похоже, я не первый, с кем Торгаш мило беседует с выпученными от боли глазами. Вредная у него работа.
– Чей товар под прилавком? Твой?
– Я реализатор.
– Кто снабженец?
– Я своему здоровью не враг.
– Зато я недруг твоим пальцам. Я рядом, а поставщик далеко. Выбирай.
– Жизнь дороже.
Я взял с витрины оптический прицел.
– Красивая вещица. Сколько стоит?
– Сотня.
– Чего?
– Баксов.
Размахиваться я не стал. Чтобы разбить оптику, достаточно коротко стукнуть ею по железному прилавку. Что я и сделал. Торгаш позеленел. Я улыбнулся:
– Теперь ты должен хозяину сотню баксов. Хочешь, я сумму увеличу?
– С мусарней общался давно? С нашей, рыночной?
– Беги! А я пока достану арсенал, что у тебя под прилавком. Ментам, сколько б ты им не платил, придется учесть полный рынок свидетелей. Протокол об изъятии левых стволов будет тебе путевкой в санаторий, где прогулки хором и по кругу.
– Ну, смотри! Сам напросился!
– Когда будешь жаловаться ментам, не забудь сказать, что одна из твоих пушек засветилась по мокрому.
Теперь он присмирел. Покрывать меченые стволы не рискнет даже купленный мент. Убийство не шутка, и быть в нем замешанным никто не рвется.
– Чего ты хочешь?
– Покажи товар.
Дрожащие руки Торгаша развернули промасленную тряпицу, явив свету точную копию револьвера, убившего Леночку Северцеву. Соседи пялились на оружие, одновременно глядя в противоположную сторону. Так можно и косоглазие схлопотать.
– Кого еще поставщик снабжает кроме тебя?
– Я у него один. Приносит мне пушку раз в месяц. Товар не залеживается, я прошу больше, но он бубнит, что не конвейер. Ручная работа и…
– Тогда у тебя есть знакомые на этом снимке, – я протянул свадебную фотографию Леночки. – Кто из них купил револьвер?
Добросовестно рассмотрев каждое лицо, Торгаш покачал головой. Я внимательно следил за его мимикой, и подозрительных реакций не заметил. Черт! Осечка! Сто к одному: он никогда не видел ни Леночку, ни Олега, ни остальных людей со снимка.
– Мне за них подставлять шею нет резону, – Торгаш покосился на меня. – Но здесь нет моих покупателей.
– Присмотрись к невесте и жениху.
– Говорю тебе, первый раз вижу эту толпу!
– Ты торгуешь один? Напарник есть? Может, тебя кто подменял?
– Это моя точка, и я никого сюда не пускаю.
– Вопрос номер два: где живет поставщик?
– Не знаю. Он сам приходит.
– Ты по уши в дерьме. Твои грешки затянут на много лет ожидания свободы. Сомневаешься?
Торгаш покрылся пунцовыми пятнами, напоминая смущенного юнца.
– Блин, ну я попал! Вот придурок!
– Ты прав, умный на твой бизнес не отважится. Адрес!
– Набережная, Шестой переулок, на самом верху, в тупике. Ты не найдешь. Да и опасно там. Знаешь, какой это район?
– Лучше побеспокойся за себя. Пока не поздно, верни товар поставщику. Или жди гостей с браслетами.
– Ты не стукнешь в контору сегодня?
– Нет. У тебя времени до утра. Ну, будь здоров!
Я оставил большого глупого парня наедине с его сомнениями, и отправился за покупками. Раз уж я на рынке, надо пополнить съестные запасы.
*
*
В городе только две Набережные. На одной уже триста лет громоздится Адмиралтейство, подпирая небо позеленевшем медным шпилем. На другой от сотворения мира селились бедняки. Там по сию пору глиняные хаты с печами. Единственное удобство под камышовыми крышами – лампочка Ильича. Даже газа нет.
Лачуги нависают над оврагом как ласточкины гнезда на скалистом утесе. Улиц нет – одни переулки. О названиях речь вообще не идет. Проходы между домишками отцы города попросту пронумеровали.
Блюстители сюда показываются лишь в экстренных случаях. Да и то на своих двоих. Если в узких переулках еще могут разминуться три человека, то милицейский “бобик” сюда въедет только по частям.
Под колеса бросились колдобины, заполненные битым стеклом и печным шлаком вперемешку с гвоздями. Дальше ехать столь же благоразумно, как взять в руки шило и превратить покрышки в подобие дуршлага.