И тут же я заметил, что внутри балагана кое-что изменилось. В основном народ толпился вокруг деревянного ограждения в одном из углов балагана.
Я подошел поближе. Внутри ограждения виднелся кусок газона, где вчерашней ночью лежал карлик. Тело уже убрали, но его местоположение было очерчено контуром, как это делает полиция, прежде чем убрать труп. Только на этот раз контур был обозначен не мелом, а тонкой бечевкой, потому что рисовать мелом на траве нельзя. А внутри контура лежал нож с засохшей кровью на лезвии – именно в том месте, где было сердце убитого. Разумеется, это не был тот самый нож убийцы – тот полиция унесла. Это был другой австралийский кинжал, очень похожий на орудие преступника. Уж не знаю, где Скитс взял кровь, но держу пари, что не у себя из пальца.
Какие-то люди пытались протолкнуться к заграждению, пихаясь локтями, и я отошел в сторону. Я был вне себя от гнева. Наверное, мое лицо было достаточно выразительно, когда я взглянул на Скитса. У меня не было ни малейшего желания с ним разговаривать. Вместо этого я двинул его кулаком в грудь, и он опрокинулся навзничь на одну из веревок, которые служат для крепежа палаток. Я постоял какое-то время над ним, пока он поднимался, тщетно надеясь, что он мне ответит. У меня прямо чесались кулаки.
Но вместо этого он медленно, не говоря ни слова, встал. Зато взгляд его колючих глазок пробуравил меня насквозь. Потом он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.
И тут я понял; что мне не следовало этого делать. Я попал в глупое положение именно потому, что Скитс не захотел драться.
Когда я постучал в дверь фургона Хоги, голос изнутри прокричал, что я могу войти. Он и Мардж сидели в углу фургона, служившем кухней. Компания, производящая фургоны, не подумала о размерах Хоги, проектируя этот маленький отсек. Он занимал его почти полностью. Хоги улыбнулся мне.
– Привет, Эд. Бери стул и садись, но говори потише.
И он кивнул головой в сторону кушетки, на которой я увидел спящую Риту. Она сняла свое сиреневое платье, чтобы не измять. На ней была только кремовая комбинация, формы, видневшиеся под комбинацией, были так совершенны, что у меня захватило дух.
– Хочешь кофе, Эд? – спросила Мардж.
Кофе мне не хотелось, но я ответил: «Конечно!» Я сам взял чашку и ложечку в шкафчике, а потом уселся на стуле посреди фургона. Так я не видел ни кушетки, ни кремовой комбинации. Я почувствовал себя несколько увереннее.
Мардж налила мне кофе. У нее были усталые глаза. Я впервые заметил серые пряди в ее черных волосах. Она была небрежно причесана и совсем не накрашена. Видимо, она прочла мои мысли,
– Не смотри на меня, Эд. Я знаю, что у меня ужасный вид.
– Вовсе нет! – поспешил сказать я. Она улыбнулась в ответ.
– Во всяком случае, не сравнивай меня с Ангельской Мордашкой.
– С Ангельской Мордашкой?
– С Ритой. Так ее прозвал мой муж. Но вообще-то я его к ней не ревную.
– Вот как! – сказал я. Хоги рассмеялся:
– Хорошо иметь жену, которая тебе доверяет. На нее можно положиться, если надо скрыть, что ты преступник.
Он говорил не всерьез, но это было все-таки слегка неуместно. Я увидел, что Мардж бросила на него недовольный взгляд. Я даже подумал, что сейчас она начнет ругаться, и поспешил переменить тему.
– А когда откроются «живые картины»?
– Мори сказал, что откроется после трех, если только не начнется дождь. Риту надо разбудить в три часа. Бедняжка плохо спала в эту ночь. А ты сегодня выходил, Эд? Как ты думаешь, будет дождь?
Я пожал плечами.
– Не знаю, но дядя Эм считает, что дождя не будет. У него дар предвидения в отношении погоды. А как поживает Сыози?
Хоги удрученно покачал головой. – Неважно. Мне кажется, я сделал неудачную покупку. Эта обезьяна сильно больна. Тут вмешалась Мардж:
– За сто пятьдесят долларов я могла бы накупить кучу платьев. Да и сезон кончается… Хоги развел руками:
– Конечно, она обошлась мне в сто пятьдесят долларов, да еще нужно платить за специальный корм и лекарства, но, если я ее вылечу, она окупит все расходы. Ты знаешь, сколько за нее можно будет получить, Эд?
– Сколько?
– Верных пятьсот долларов. Это выгодное дело, но у меня на уме другое. Всю зиму я буду ее дрессировать, и, если у меня получится, как я задумал, я не уступлю ее и за пятьсот. В будущем сезоне она будет выступать в большом шапито. На ней я заработаю немалые деньги.
– Я что-то не совсем понял: ты ее продашь или будешь с ней выступать?
– Мне не очень нравятся ярмарки. Но цирк – другое дело. Я задумал такой номер с обезьяной, что у них глаза на лоб полезут! Новый трюк! Шимпанзе его гораздо легче освоить, чем другим животным.
Я спросил:
– А ты показывал Сьюзи ветеринару? Хоги рассмеялся, а Мардж сказала:
– Ты что, не знаешь, что Кларенс ветеринар, Эд?
Мне понадобилось довольно долгое время, чтобы сообразить, о ком шла речь; впервые при мне назвали Хоги по имени, а не по прозвищу.
– Кроме шуток?
– Всякий раз, когда тебе будет нездоровиться, можешь смело меня вызывать. У меня, между прочим, есть диплом. Хочешь посмотреть? Он валяется где-то в ящике. Только вместо того, чтобы заниматься практикой, я поступил в цирк; там я встретил Мардж. Именно в цирке я изучил все, что касается шимпанзе и собак. А вот с кошачьей породой я не в ладах.
– Ты хочешь сказать, что работал в цирке дрессировщиком и ветеринаром?
– И тем, и другим. Одно время я выступал с номером ученых собак.
Мардж заметила:
– Именно тогда он собрал коллекцию анекдотов, с которой теперь выступает в шапито. Только вместо женщин в его историях фигурируют суки.
– Ну, я бы этого не сказал! – хмыкнул Хоги.
Я поднялся и пошел в переднюю часть фургона, чтобы посмотреть на шимпанзе. Обезьянка лежала в клетке, которую смастерил сам Хоги, забрав досками часть помещения на метр от стены.
Сьюзи спала в середине клетки, свернувшись клубочком на охапке соломы. По крайней мере, я надеялся, что она спит; она лежала без движения, как мертвая. Но в полутьме клетки я все-таки разглядел, что она еще дышит.
– Не шуми, Эд, – сказал Хоги, – не надо ее будить. Сзади меня заскрипела кушетка, я обернулся и увидел, что Рита уже сидит, зевая и потягиваясь. Она пробормотала сонным голосом: «Привет, Эдди! Отвернись, мне надо одеться».
Я снова отвернулся к деревянной клетке, но Сьюзи больше не занимала моих мыслей.
К трем часам показалось солнце. Я проводил Риту к палатке, где показывали «живые картины», а потом вернулся к нашему балагану посмотреть, не нужен ли я дяде Эму. У него дела шли настолько хорошо, насколько это можно ожидать при послеобеденном наплыве публики. Он был рад, что я вернулся; ему хотелось есть, а без меня нельзя было оставить палатку открытой. Я сменил его, и он отправился обедать.
Когда он вернулся, я сказал ему, что капитан Вейс пригласил меня поужинать и поиграть с ним дуэтом. Дядя Эм рассмеялся:
– Ах, он еще и музыкант! Он и вправду заинтересовался, когда я ему сказал, что ты играешь на тромбоне, но тогда я не понял почему. Конечно, Эд, ты свободен на весь вечер. Я возьму Мардж на подмогу. Немного эротики не повредит нашему делу, не так ли?
– Мардж?
– А почему бы и нет? Она всегда рада заработать несколько долларов. Думаю, Хоги закрутил ей гайки в отношении тряпок.
– Ну ладно, – согласился я.
Потом я ему рассказал, как излишне распетушился в маленьком шапито у Скитса Гири. Сначала дядя Эм улыбался, а потом посерьезнел:
– Малыш, тебе надо обратить внимание на твой ирландский темперамент? Конечно, зарабатывать таким образом на убийстве – последнее дело. Но тебя никто не звал в судьи. Пока он не начал наступать тебе на пятки, это тебя не касается. Даже если тебе не нравится то, что он делает. Это еще не резон, чтобы его избивать!
– Это одна из тех штучек, которые на первый взгляд кажутся совершенно невинными. Всякий зарабатывает, как может. Но ты прав, я вел себя как дурак! – признал я.