Тут Вайолет достала свой маятник и, высоко подняв его, произнесла:
— Тук-тук, есть ли тут кто-нибудь? Отзовись!
Стефания едва не вскрикнула, когда маятник в руке Вайолет яростно закачался из стороны в сторону, сам собой. Да и Вайолет выглядела обескураженной, словно игра внезапно перестала казаться ей веселой.
— Эта штука качалась и в нашей спальне, — пожала она плечами. — Она всегда качается. Не думаю, что это каждый раз означает присутствие кого-то из мира духов. Наверное, маятник просто не может не качаться, на уроке естествознания нам что-то подобное рассказывали.
Только она произнесла эти слова, как маятник резко остановился, словно его задержала невидимая рука.
— Вайолет, прошу тебя, помолчи, — прошептала Стефания. Обе пансионерки застыли в ожидании.
Маятник, только что висевший безжизненно, вдруг снова начал раскачиваться с удвоенной силой.
— Спроси что-нибудь, — сказала Стефания.
— Ты… живешь тут, о дух? — дрожащим голосом проблеяла Вайолет.
Маятник помедлил и начал вращаться по кругу.
— Кто ты, дух, как тебя зовут?
Нитка маятника, как живая дернулась из рук, так, что Вайолет едва ее удержала.
— Он отвечает нам! — с затаенным восторгом прошептала она. — Только я ничего не понимаю. Эх, сюда бы доску, ну, знаешь, где написаны буквы и цифры.
— И слова «добро» и «зло»… — прошептала Стефания.
— Ты думаешь, тот, кто говорит с нами, — «зло»? — с замиранием сердца спросила ее подруга.
Стефания не ответила. Как потом она говорила, она почувствовала — нет, не зло, что-то, что древнее зла. И равнодушней. И от этого чего-то хотелось бежать прочь немедленно.
— Дух, выражайся яснее, — настаивала Вайолет. — Мы не понимаем тебя.
В эту минуту резкий порыв ветра задул свечу. И во тьме шевельнулось что-то большое, зашуршало по старинным плитам. Тьма стала густой и осязаемой.
Подруги замерли, не в силах даже закричать. А из тьмы, из сухих листьев, пыли, осеннего ветра соткалось нечто, зашуршало крылами, как гигантский нетопырь. Шуршащая тьма выдохнула:
— Ззззвонаррь…
И тут в разговорчивую тьму полетела Библия. Тьма словно подавилась, а в следующий миг две юные искательницы потусторонних проявлений уже летели вниз по лестнице, рискуя сломать шею на неосвещенных ступенях. Стефания, рассказывая мне о своем жутком приключении, уверяла, что Библию она швырнула, скорее, повинуясь какому-то инстинкту, нежели осознанно.
Они вернулись в дортуар и, трясясь от ужаса, прямо в платьях забрались под одеяла. А потом — в мертвой тишине над ними, над древним аббатством, разнесся тяжелый звон бронзового колокола.
На следующий день воспитанницы только и говорили, что об ужасном событии. Делая большие глаза, некоторые из них уверяли, что кому-то теперь точно придется умереть. Надо сказать, что Стефания и Вайолет о своем ночном походе умолчали.
— На другой день после нашего приключения, — рассказывала мне Стефания, — Вайолет захотела поговорить со мной наедине. Она сказала, что очень боится за свою жизнь. Так как, она потревожила дух адского монаха. Раз колокол зазвонил, значит, кто-то умрет, и это наверняка будет она. Я спросила — почему тогда не я, не мы обе? Вайолет напомнила, что держала маятник и задавала вопросы именно она, так кто должен понести наказание, как не она?
— И что же, — спросила я, — неужели Вайолет оказалась права?
— Нет, колокол звонил не по ней, — ответила Стефания.
— Значит, кто-то все же умер?
— В тот же день нам объявили, что госпожа директриса должна срочно уехать, так как получила известие о смерти своей матери, дамы, кстати, еще не старой и вполне здоровой.
Мне подумалось, что при желании не сложно найти разумное объяснение этому явлению. Неужели, скажем, колокол не мог качнуть особенно сильный порыв ветра? А смерть этой леди — разве не могла она быть простым совпадением? Эти соображения я изложила своей подруге. Она ответила на это так:
— Если бы колокол висел под крышей северной башни, я бы и сама задумалась об этом. Но, дело в том, что я успела как следует осмотреть верхнюю площадку, пока наша свеча не потухла. Потолок я осветила в первую очередь. Колокола там не было.