– Кс-кс-кс, – зашептала Сонька.
– Иди спать, полуночница, – в руках с зажжённой свечкой, осветив кухню, вошла бабушка.
– Не спится, ба…
– Утро вечера мудренее, ступай в спаленку, – легонько подтолкнула Валентина Соньку.
В полумраке Соня вошла в спальню. Она любила упасть, не расстилая кровать, в мягкие пуховые подушки, заботливо взбитые каждое утро бабушкой. На покрывало бабушка Валя всегда ставила, заострив треугольный конец вверх, три подушки в ряд, и каждую прикрывала «накидушкой» – накрахмаленным кружевом. Так Сонька и засыпала. Сладко.
Ночью Валентина накрывала спящую Софку пуховым одеялом, пряча холодные ступни в тепло. Перекрестив внучку, задергивала занавеску в «детский уголок».
Сама же Валя каждый вечер читала молитвы на сон грядущим. Иногда Сонька сквозь сон слышала монотонное чтение старушки. Теплилась лампада в красном углу, окрашивая спальню в красный оттенок сквозь цветное стекло.
Утро в селе наступало рано. Через открытую форточку раздавался свист птиц, мычание коровы, изредка лай собак. Наперебой кудахтали куры во дворе, покрикивали петухи.
Солнечный луч, озорничая, проникал сквозь щель занавески, падая ровно на лицо Соньки. Ладонью закрыла глаза, щурясь.
В мягкой бабушкиной перине – как в облаке. Запах накрахмаленной подушки в белой советской наволочке. Утренняя теплота рассеялась по дому.
Соня опустила ноги на гладкие половицы, неделю назад выкрашенные рыжей краской – блестели. Раздернула шторку из «детской», еще сидя на кровати – из маленького окна голубого оттенка солнце вырывалось желтым горящим шаром. В середине комнаты стояла деревянная антресоль, с чайным сервизом и другой посудой под стеклом, и черно-белые семейные портреты. Стол покрыт темно-зеленой скатертью с кистями, а поверх – клеёнчатым столешником. В блюде на столе большие сочные помидоры – розовки.
Бабушка Валя во дворе развешивала белье на веревки.
– Софка проснулась, – нараспев проговорила Валентина. – Поди траву на чай собери, да розовку поруби…
Деревенский травяной чай – особый. На дно железного чайника собирались листья, веточки, бутоны, цветки – все, что наполнит ароматом горячий напиток. Сонька нарвала листья клубники и земляники, смородины, мяты, душицы, добавила горсть засушенного иван-чая. Пока чай кипятился на плите, порезала розовки на салат – розовый сладкий сок растекался по деревянной доске, не удержавшись, отправляла в рот сочный кусочек помидора.
***
Отца у Соньки не было, мать уехала на заработки в Москву. На заработки, или строить личную жизнь – Соне не докладывалась, да она и не пыталась интересоваться. Только оставила внучку верующей бабке на каникулы в начале лета – чай не пропадет.
В селе Соньке нравилось, дни, как песок в часах, утекали незаметно, быстро. Привыкала, осматривалась. С сельскими ребятами не общалась, с котами играла, бабке помогала, да на велосипеде каталась в рощу.
По пути в рощу старый пастух часто выгонял стадо и лошадь Казарку. Чинно вел за поводья серую в яблоках – по серому окрасу лошади были разбросаны небольшие пятна белого цвета. Сонька догоняла пастуха по заходу солнца, когда контур уходящей вдаль лошадиной фигуры темнел на ярком солнечном шаре. Из бабушкиного сада набирала в карманы помятые груши для Казарки, мягкую морковь с грядки. Мокрыми губами слизывала лошадь куски плодов, громко хрустя. С помощью пастуха забиралась на спину Казарки, в нагретое на солнце за день седло, босые ноги вставляла в стремя, порой, карябая до крови. Грудью ложилась на теплую шею лошади, и гладила, гладила. Пастух медленно вел их по обочине.
Внезапно увидела вдали толпу людей, которая становилась все ближе. Постепенно различалось большое количество людей, лица, раздавалось отдаленное пение.
– А кто это там? – повернула Сонька голову к пастуху.
– Да фанатики идут развлекаются, крестный ход у них, – грубо ответил пастух.
– Как это?
– Да что тут не понятного, идут пешим, страдают «ради Христа», мученики хреновы, – бурчал пастух. – А ему это надо, ты мне скажи?
Сонька не понимала, что так злится этот пастух на «мучеников», вглядываясь пристально в толпу людей, которая почти сравнялась с медленно идущей Казаркой.
– Господи Иисусе Христе, сыне Бо-о-о-жий, помилуй нас гре-е-е-шных, – махал ярким флажком, идущий впереди бородатый мужчина в черном, взмах флага следовал на каждое начало молитвы. – Пресвятая Богородица, спаси нас…
За мужчиной шли люди с хоругвями, фонарями, иконами, в начале строя четверо несли большую икону на плечах. Молодые, пожилые, дети, женщины с колясками – шли быстрым шагом по обочине.