Он надолго задумался. Вдруг вспомнил: командный пункт батальона, блиндаж, русский писатель в берете, с трубкой.
Не знаю, знакомо ли вам это имя: Илья Эренбург…
…Солдаты батальона «999» с оружием в руках перешли на сторону Советской Армии.
В 1945 году Вальтер Горриш вернулся в Берлин с советскими войсками.
…Служба в народной полиции, работа с молодежью, книга «За свободу Испании». Потом рассказы, сценарии, повести, среди них — «Звучащий след».
Литературное признание.
В Берлине на приеме в Союзе немецких писателей чествовали гостей, которые приехали на шиллеровские торжества. Горриш сидел слева от меня — худощавый, с обветренным красным лицом, прямые русые волосы решительно откинуты назад.
Встала Анна Зегерс, подняла рюмку.
— У нас сегодня еще один праздник. Нашему Вальтеру Горришу пятьдесят лет. Выпьем за его здоровье и за его книги.
Горриш смутился:
— Ну, это не так уж важно.
В тот день я узнал историю Вальтера Горриша, а впоследствии, прочитав в журнале «Нейе дейче литератур» статью о нем Гельмута Гауптмана, написал этот биографический очерк…
…Рассказывают, что, став уже признанным литератором, Горриш отправился однажды на молодежный воскресник: строили клуб или театр, точно не знаю.
Он клал кирпичную стену, работал споро и с таким умением, что кто-то, глядя на него, спросил:
— Ты что, каменщик?
Горриш ответил:
— Писатель.
Вот кто такой Вальтер Горриш, книгу которого нам сейчас предстоит прочитать.
Звучащий след
(Повесть)
Рассказывает Иоганн Мюллер
— Началось, доктор, — сказал я и подмигнул моему другу Ахиму.
Наши нехитрые пожитки, собранные впопыхах, были готовы, и чиновнику бельгийской охранки, который явился арестовать нас, как подданных враждебной державы, не пришлось долго ждать.
По правде сказать, у нас с Ахимом установились уже широкие связи с местным населением и нам ничего бы не стоило заблаговременно скрыться. Но с той минуты, как над Гентом появился первый немецкий самолет, — это случилось сегодня, около пяти утра, — мы знали, что делать. Наше место было среди соотечественников. Это были политические эмигранты и те немцы — их оказалось порядочно, — которые прибыли в Бельгию по делам службы или по личной надобности. Всех их теперь безжалостно сорвала с места и сбила в кучу война. Ахим и я были только двумя каплями в бессмысленно бурлящем потоке, и все же мы дерзко пытались дать ему направление и цель.
Ахима я знал уже много лет. Он был одним из студентов-евреев, покинувших Германию в 1933 году. Образование он закончил в Брюсселе, а затем в качестве врача участвовал в войне в Испании. После поражения Республики мы вместе вернулись в Бельгию. И, пожалуй, к сказанному пришлось бы добавить совсем немного, одно — только в солнечный день ранней осени Ахима сразила пуля, — если бы в тот вечер дверь в зал, куда нас привели (там висел табачный дым и гудели голоса), не открылась еще раз. Вошел Эрвин Экнер, как он отрекомендовался позднее, долговязый парень, волочивший за собой тяжеленный чемодан. Он направился прямо к нам. «Гады, еврейские прихвостни!» — прошипел он сквозь зубы. Я посмотрел на него. Искусственная улыбка, холодная ненависть, притаившаяся в опущенных уголках рта, внезапно сверкнувшая в его серых глазах… Кивнув, в сторону полицейского, стоявшего у дверей, парень без спросу поставил между мной и Ахимом свой чемодан и сказал:
— А то нет?
Я молчал, ошеломленный тем пылом, с каким этот юнец, вряд ли достигший восемнадцати лет, развернул перед нами свой идейный багаж. Я отступил на шаг, стараясь, впрочем, не выпускать из поля зрения этого опасного субъекта, с такой непосредственностью поместившегося между нами, и только уголком глаза поглядел на Ахима. Ахим сидел как в столбняке, казалось, у него на секунду остановилось сердце, а быть может, бесчисленные биения пульса слились в единый сокрушающий удар.
— Что это значит? Что ты хочешь сказать? — растерянно пробормотал Ахим. Кожа на его лице внезапно обмякла, сморщилась, стала похожа на серый, помятый лоскут. И виною всему был этот парень!
— Я хочу сказать, — ответил новенький без обиняков, — что полицейские за дверью, которые угостили меня пинком в зад, — еврейские прихвостни, да, трижды окаянные прихвостни. Ну, ничего — наша армия скоро покажет этим овчаркам в мундирах где раки зимуют.