Миссис Куердилион вскоре простилась с нами, пожелав спокойной ночи, а Фрэнк, продолжая смеяться и шутить, получив удовольствие от своей победы в споре и от забавного, хотя и странного вмешательства Алана в разговор, отправился спать. У меня не было привычки так рано ложиться, и поэтому я налил себе пива, выключил свет в гостиной и расшевелил огонь в камине.
Кошка вспрыгнула на подлокотник моего кресла и, подобрав под себя лапки, устроилась рядом со мной смотреть на догорающее пламя.
Звук шагов и холодный сквозняк пробудили меня, но не от дремы, а от долгой череды воспоминаний, которые следовали друг за другом так же непроизвольно, как картины сновидений. Алан вернулся. Я слышал, как он, стараясь не шуметь, закрывает на засов входную дверь. Я встал, чтобы зажечь свет, но налетел на него в дверях гостиной. Он начал хватать воздух ртом и вцепился в меня, потом, когда я заговорил, засмеялся с облегчением и отпустил меня.
— Я совсем забыл о кошке, — сказал он. — Она здесь? Я думал, все уже легли спать.
Его голос звучал неуверенно. Включив свет, я с ужасом увидел, что его лицо было совершенно белым от страха. Исполненный раскаяния, я извинился за то, что сидел в темноте и невольно напугал его. Он был явно смущен и пробормотал, что мне не следует обращать на это внимания, и подошел к камину, делая вид, что ищет кошку, но движения его были нервными и резкими; ему понадобилось слишком много времени, чтобы прийти в себя после пережитого испуга.
Почувствовав, что должен сказать что-нибудь, чтобы разрядить атмосферу, я не нашел ничего лучшего, как вернуться к теме нашего вечернего разговора.
— Я не удивлюсь, если сегодня вечером Элизабет впервые в жизни пришло в голову, что есть какая-то правота в словах тех, кто с гуманных позиций выступает против охоты. Конечно, на нее подействовало то, что ты сказал. Или то, как ты сказал это. Мне показалось, ты заставил ее задуматься.
Он резко повернулся ко мне.
— Она всю свою жизнь охотилась. Разве для нее может иметь какое-то значение то, что я сказал?
Мне стало яснее ясного, что они не впервые спорили об этом — и достаточно ожесточенно спорили. Я догадывался о том, что они повздорили, и какой бы пустячной ни казалась мне разница во мнениях по этому вопросу у двух влюбленных, я понимал, что для них это важно — если относиться к охоте всерьез. Но с чего вдруг Алану стало не нравиться то, что она охотится?
— Ну, не знаю, — ответил я. — Я, было, подумал, что твое мнение что-нибудь да значит. Во всяком случае побольше, чем мнение Фрэнка. А ведь были времена, когда каждое твое слово было для нее истиной в последней инстанции.
Он нагнулся и положил еще одно бревнышко в огонь, как будто бы совершенно забыв, что собирается ложиться спать. Потом еще несколько минут стоял, ссутулившись, молча наблюдая за тем, как бревно начинает тлеть и дымиться. Наконец, не глядя на меня, он произнес сдержанным тоном:
— Моя мать разговаривала с тобой обо мне и Элизабет, да?
— Мм-м... О тебе? — проговорил я. — Она немного обеспокоена. Мне кажется, она считает, у тебя что-то на уме. Лично я не вижу в тебе никакой перемены, если не считать того, что иногда тебя подводит твой язык, и если ты не против того, что я тебе это говорю, — твои нервы не в самом хорошем состоянии. Мне думается, ты не в лучшей форме, а живя в деревне, ты должен был бы ее обрести. Скажи, ведь не бутылка же тому виной, а?
Он засмеялся.
— Все эти три дня, что ты живешь здесь, я думал о том, что мы с тобой все те же ребята, что и раньше. Хорошо, что ты приехал — мне это пошло на пользу. Теперь я знаю, что в общем-то не изменился.
— Ну конечно, — сказал я, — характер человека, его привязанности должны оставаться неизменными, но безнадежен тот, чье поведение и чьи оценки не меняются под влиянием пережитого. Ты прошел через шесть лет войны и плена. Я очень хорошо понимаю, что взгляды человека после всего этого могут измениться.
— Да, — сказал он, — ты бы понял. Или во всяком случае, тебе было бы интересно. Слушай! — Он резко выпрямился и повернулся ко мне. — Ты ведь не устал, а? Не против, если я тебе кое-что расскажу? Дай-ка я наполню твой стакан, садись, и я поведаю тебе одну историю.
Он налил нам обоим пива и выключил свет, а потом пошевелил угли в камине, пока в нем не разгорелся яркий огонь.
— Пожалуй, мне легче будет разговаривать с тобой вот так, при свете огня, горящего в камине, — сказал он, усаживаясь в кресле напротив меня, — и если тебе станет скучно, ты можешь спокойно заснуть, а я и не замечу этого.