Хотя и Джиму, и мне было ясно, каким путем нужно добираться до Штеттина, мы расходились в определении места, где надо было сесть на поезд. Джим, хорошо говоривший по-немецки и по-французски, решил дойти пешком до ближайшей железнодорожной станции, предъявить там фальшивые документы на имя французского рабочего, купить билет и положиться на то, что сама обыкновенность этой поездки поможет ему прорваться к цели. Мой же план состоял в том, чтобы как можно дальше оторваться от лагеря, прежде чем сесть на поезд. Я выбрал для этой цели Даммерштадт, добраться до которого, по моим расчетам, можно было за две ночи, отлеживаясь в лесу в дневное время. Я собирался путешествовать под видом офицера болгарского торгового флота, направляющеюся на свой корабль, стоящий на якоре в одном из балтийских портов: моя военно-морская форма, слегка перешитая, в глазах практически любою немца могла бы, как мне казалось, сойти за форму болгарского торгового флота, а наши ребята в лагере, занимающиеся изготовлением поддельных документов, снабдили меня целой кипой бумаг, включая и одну диковинно-заморскую и очень «балканскую» на вид бумагу на кириллице. Мой главный риск заключался в том, что со мной случайно мог заговорить кто-нибудь знающий болгарский, но я прикинул, что свою игру, как говорят картежники, сыграю. Что же до остального, то наши товарищи снабдили меня продуктами на четыре дня, еще у меня был крохотный компас-пуговица, который немцы не нашли, когда подобрали меня на берегу после кораблекрушения, было немного немецких денег и хорошая, сделанная от руки карта, которой снабдил меня Комитет по организации побегов.
Джим и я быстро распрощались в темноте леса, пока из лагеря все еще доносился шум драки, организованной для нашего прикрытия. Собаки лаяли, как сумасшедшие, слышались отдельные выстрелы, но прожектор в нашу сторону так и не повернули. Похоже было, что вторая фаза операции закончилась успешно.
Я заранее выучил карту наизусть и держал весь свой маршрут в голове. Первая часть моего ночного похода должна была быть самой трудной. Надо было пробраться на восток через сосновый лес, вдали от дорог, и пройти расстояние, равное трехчасовому переходу, после чего выйти на безлюдную дорогу, по которой пройти еще четыре-пять миль на северо-восток, потом опять свернуть на восток, чтобы обойти деревню, узкими извилистыми тропками пересечь широкую равнину, где и жителей-то почти не было, и оказаться у другой лесной полосы, по моим расчетам, к рассвету. Там я собирался спрятаться и передохнуть. На следующую ночь мне пришлось бы продолжать переход по местности, где лес чередуется с открытым пространством, и на рассвете выйти к железной дороге к югу от Даммерштадта.
Вполне отдавая себе отчет в том, как трудно продираться через лес ночью, я старался большую часть пути пройти по дорогам, если это было возможно. Не страшно, если на узкой сельской дороге я встречу крестьянина или гражданскую полицию, думал я, потому что сообщение о нашем побеге могло и не дойти до них так рано, а я чувствовал, что сумею изобразить первого помощника капитана, пьяного иностранца, опоздавшего на поезд или сошедшего с него не на той станции и отправившегося искать нужную. Я не раз встречался с подобной ситуацией в жизни.
Надо сказать несколько слов о сосновом лесе. В нем невероятно темно, дьявольски темно, но зато, если сравнивать его с широколиственным, в нем практически отсутствует подлесок. Пройти этот первый круг моего «забега» оказалось совсем непросто, и я скоро почувствовал, что недооценил воздействия на мое здоровье двухгодичного пребывания в тюрьме, но хотя мне и понадобилось почти пять часов вместо трех, чтобы добраться до дороги, я все же вышел на нее и, что уже совсем удивительно, примерно в том самом месте, где и предполагал. Конечно, мне помогал мой компас, но, думаю, на самом деле моим главным помощником оказался самый полезный из всех навигационных приборов — обыкновенное дьявольское везение. Выйдя на дорогу и сориентировавшись на местности, я немного отдохнул и поел. Можешь себе представить, чего мне стоил этот ночной поход, как болело и ныло мое тело — это нельзя сравнить ни с одним из наших с тобой путешествий в юные годы. Каждый раз, когда вдали показывались огни приближавшейся машины, я прятался в каком-нибудь придорожном саду или заползал в канаву и ждал, пока она проедет, и, по мере того как ночь близилась к концу, эти сбои с ритмичного, хотя и тяжелого хода, все более напоминали собой агонию. Пару раз, когда я в очередной раз с мукой поднимался на ноги, выбираясь из кювета, я подумал, что уже никогда не смогу заставить себя двигаться, не смогу унять жгучую боль в стертых до крови ногах. И скажу тебе правду: к тому моменту, когда небо начало сереть, меня уже не сильно волновало, как скоро меня поймают. У меня было одно желание — остановиться и попить чего-нибудь.