Кикуко не стала брать ремешок, и Кэндзо положил его на татами.
Завел рассказ о своем походе в парк аттракционов:
— Ну не прелесть ли эта обезьянка, запомнила меня в лицо…
Кикуко не слышала отца. С тех пор как он выпил отраву, прошло уже гораздо больше минуты. Почему же с ним ничего не происходит? Но может быть, это произойдет прямо сейчас, прямо в следующую секунду? Никто не знает наверняка.
Выждав момент, когда Кикуко потеряла бдительность, Кэндзо потянулся к дочери, засунул потную руку ей за пазуху и попытался ухватить сосок.
Кикуко вскочила и позвала младшего брата. От резкого движения у нее закружилась голова, но жаловаться Сигэдзиро, который вышел из-за ширмы в свежей рубашке, она не стала. Просто сказала:
— Сигэ, братишка, если тебе не трудно, принеси мне со второго этажа баночку с вареньем.
Ей нужно было, чтобы он ненадолго ушел из комнаты. В их бедном семействе не было особых разносолов — на хлеб либо намазывали бобовую пасту мисо, либо посыпали его солью, и только у нее, как у больной, была привилегия — есть хлеб с вареньем.
Дождавшись, когда Сигэ вышел из комнаты, Кикуко прошла на кухню. Положила руку брату на плечо. Он не оборачиваясь продолжал резать овощи.
— Братец, что же это такое? Кажется, лекарство не подействовало… не знаешь почему? Может быть, скажешь мне?
Брат молчал.
Как и было договорено, Сёитиро положил цианистый калий отцу в юноми. Но отец задерживался гораздо дольше обычного, и мало-помалу решимость покинула Сёитиро. В пять часов вечера он тщательно вымыл отцовский стакан.
Когда после ужина он помогал сестре подняться к себе на второй этаж, она шепнула ему на ухо:
— Завтра чтоб наверняка.
И брат невозмутимо ответил:
— Ага.
На следующий день было невыносимо жарко. В новостях говорили, что это самый жаркий день нынешнего года. Ветра не было вовсе, и раскаленные улицы были пустынны.
Отец возвратился домой около трех часов дня и лег спать.
Семейство собралось за столом, как всегда, в шесть вечера. На этот раз Сёитиро положил цианистый калий в отцовский хлеб. Он разложил по тарелкам салат и выдал каждому порцию хлеба. Сам же есть не стал — сказал, что в соседнем кинотеатре как раз сейчас должен начаться фильм, который он хочет посмотреть, и спешно ушел.
Отец жадно набросился на еду. В правой руке у него плошка, из которой он прихлебывал суп, в левой — намазанный мисо ломоть хлеба. Он заглатывает ломоть почти целиком. Кикуко, словно нехотя, отщипывает маленькие кусочки от своего ломтя, и неотрывно смотрит на отца.
Глаза Кикуко, в отличие от прозрачных глаз старшего брата и шустрых глаз младшего, глубоки и черны. Они напоминают бездонный омут, таящий в своей глубине водоворот чувств. Когда она неотрывно смотрит в одну точку, ее зрачки начинают болезненно блестеть. Ее глаза словно придают объекту внимания какой-то новый, неизвестный до этого смысл.
— Фу, горько-то как! — неожиданно сказал Кэндзо. И, отпив из стакана немного воды, прополоскал рот. Круглый тазик, в который макают кисточку, чтобы, перед тем как гладить, сбрызнуть водой ткань, стоял поблизости. Отец сплюнул в него воду.
Он не сказал больше ни слова, но Кикуко вдруг посерьезнела и отвела глаза.
Кэндзо резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги, зажал рукой рот и, уткнув глаза в пол, двинулся было в сторону прихожей. Но едва успел сделать шаг, как тут же рухнул на татами. Старый дом содрогнулся до последнего оконца, застонал.
Цианистый калий парализовал дыхание Кэндзо, и он умер от удушья.
Сигэдзиро побежал за врачом. Врач пришел и установил причину смерти — прогрессивный паралич. Учитывая, что у Кэндзо был сифилис мозга, такой конец был вполне естественным. Прежде чем бежать за врачом, Сигэдзиро попросил соседей, чтобы они сходили в кинотеатр и позвали Сёитиро. Тот пришел даже раньше врача. Рядом с мертвым отцом, с одинаковой гримасой скорби на лице плакали брат и сестра. Сёитиро попробовал тоже заплакать, и слезы тут же потекли по его щекам. И когда врач наконец появился на пороге их дома, он увидел троих детей, проливающих слезы над бездыханным телом отца.
Кикуко и Сёитиро проводили врача, поставившего такой во всех смыслах счастливый диагноз, до самых дверей и долго смотрели ему вслед. Кикуко стояла рядом с братом. Когда врач скрылся из виду, она уцепилась мизинцем за мизинец брата и с силой потянула вниз. Сёитиро вспомнил то невыразимое темное чувство, которое испытал он несколькими днями раньше, услышав слетевшее с уст сестры: «Как здорово!»
С помощью соседей они начали готовиться к похоронам. Летом из-за жары покойник остается в доме всего на один день, после чего тело выносят.