нестись по облачному склону –
знать, к неземному водопою.
Гроза с Филаретовой горы
Гроза с Филаретки совсем другая:
кривые стрелы, павлиньи перья
несутся в небе
и догорают,
рыча на землю подобно зверю.
Зовёт, мотает на ус и счётчик:
«Ты кто?..
Какие имеешь ви'ны?»
Гроза с Филаретки – чернорабочий:
ключом слесарным возьмёт и двинет!
Катунь в верховьях Белухи
Катунь ещё не обросла
в своих верховьях небылицей,
и капли, падая с весла,
мечтают с жемчугом сравниться.
С утра испытывая стыд
и муки крепкого здоровья,
быка за холку теребит
шершавая губа коровья.
Уходит лето на белки,
спасаясь от жары и гнуса,
Катунь же вниз одна бежит,
круша торосы и турусы.
В ней всё – надежда на тепло
и танец утреннего света;
река подвижное стекло
считает сном переодетым.
Бегут скучающие дни,
Катунь же, радугу лелея,
любя бурлацкие ремни,
песками осыпает мели.
Алтай
Здесь Минотавр с глазами человека
в ущельях горных, истину алкая,
свою тропу прокладывает к веку
художника-бродяги Таракая.
Взяв за основу снежные громады,
что падают в румяные озёра,
Владыка гор на арфе водопада
играет утро с просветлённым взором.
Ворочается Золотая дева
в кургане, утонувшем в разнотравье,
желая всем, кто за Алтай радеет,
удел героя и защиту навью.
Придёт ли дождь – висит хрустальной люстрой,
придёт ли жук, и дятел спозаранку
творит своё нехитрое искусство,
смолой кедровой заживляя ранку.
Земной Эдем… Лишь в трепете несмелом
коснуться можно его нежных радуг!
И даже трактор в поле тарантеллой
встречает утро – от весны подарок.
Птичий язык
«Ярлынь-и-кир-ру»… Сколько раз
такое в небе повторится!
Язык возможностью горазд
как понимает это птица.
Привычный Азии язык,
преобразивший всю округу.
К нему и зверь ночной привык,
и ветер тянется, как к другу.
«Ярлынь-и-кир-ру»… Сколько раз
мне говорила это птица,
а я всё ждал: её рассказ
в живое чудо превратится!
Переведён на языки
народов европейских будет.
И ножницами край реки
я резал вопреки минуте.
Сегодня степь с её теплом
и журавлиным перелётом
сказать готова ветерком
и дымкой утреннею что-то.
«Ярлынь-и-кир-ру»? «Кир-ру лынь!» –
несётся на задворках лета.
И сладким запахом полынь
встречает своего поэта.
Тропинка
В краю, где лиственница, в краю, где ельники,
деньки воскресные как понедельники.
Ущелья горные и речки шумные
с утра исхожены зверями умными.
Там к Беловодью, теряясь в травушках,
бежит тропинка из чистых камушков
и на вершине, снегами радуя,
уводит в небо
по чудной радуге.
Мечта
Катунь, бегущая по кочкам…
Ей новый образ подавай!
Как в целлофановом мешочке,
хранится хлеба каравай.
Она по всей длине угодий,
круглогодично, как завод,
ведёт зачистку мелководья,
чтоб избежать застоя вод.
Пусть будут велики затраты,
но проявляется мечта:
из облаков встают палаты
пролётом нового моста.
Автобиографическое
Всё бы слушал горы эти,
уходящие в Безмолвье!
– Здесь живёт пастух столетий
и творец стихов воловьих.
Говорят, он будит ночи
от тяжёлой спячки зимней,
и тоской уполномочен,
воспевает в песнях иней.
У него жена из хлеба:
коркой, на зубах хрустящей,
выполняя волю неба,
учит реки, горы, чащи:
«Приходите к нам толпою,
духи ласковой Природы,
аметистовой тропою,
через тернии и годы.
Приходите пообедать
в нашу тёплую халупу
в понедельник, вторник, среду