просвещающего супу!»
И согнётся для чего-то
женщина в цветенье юном,
и пчелиной позолотой
тронет тени, словно струны…
Так живут, забот не зная,
эти лунные творенья.
Замульта у них живая:
видится стихотвореньем.
Зарифмованы на славу
под цветущею черешней
конь – отпетая шалава
и Катунь в разливе вешнем…
Вам, алтайские угодья,
и тебе, речная заводь,
записал я в огороде
эту исповедь на память.
Одуванчики
Вот одуванчик, стеклодув Алтая,
задумавший шары на этот год,
с весенним солнцем о любви болтает
и льёт лучи на влажный огород.
К чему ведёт суровая учёба
у солнца, у поляны, у ручья
с тобой и мы узнаем, глаз укропа
направив на устои бытия.
Пусть этот сон стеклянный зеленеет
и создаёт прозрачные миры.
Полны движений, сотканных из лени,
к июню поседевшие шары.
Ответственная выпала задача
парашютистам общества «Заря»:
сутулых гор кафтан переиначить,
поставить облака на якоря.
И скинут одеяло трав, и лягут
алтайскою царевною, во сне
мечтая о запасах твёрдой влаги,
необходимых будущей весне.
Царица Савская
Султан Озёрович, камыш,
кому ты машешь шапкой царской?
Зачем на цыпочках стоишь
перед луной – царицей Савской?
Всю ночь летают в тишине
признания в любви и вздохи,
и возбуждён центральный нерв
озёрной страстью одинокой.
Царица Савская – луна –
молчит, не зная, что ответить.
Во всех и сразу влюблена
её сияющая четверть.
Алтайский язык
Степное небо плавает в реке,
продутое суровыми ветрами.
В алтайском незнакомом языке
увижу то, что называют снами.
Увижу ручейки русальих слёз,
отшельника тугую власяницу
и кедры на горах, и сена воз,
от тяжести готовый накрениться.
Увижу жизнь, которая текла
среди долин, письмом себя не метя,
и дома, у рабочего стола
сгорю в огне языческих столетий.
Язык алтайский звучен и румян.
В нём Азия ножи кривые точит
на воинов незваных, и туман
ползёт змеёю средь песчаных кочек.
А то, напоминая о стране,
где облака летят как кобылицы,
язык расскажет сказку о луне,
прикинувшейся рыжею лисицей.
Сижу среди алтайцев и курю
их трубку, дар священного Алтая.
По-своему, по-русски говорю,
их разговор сердечный понимая.
Зимняя жижица
Три старовера трясут бородой –
снег засыпает Алтай.
Бронзовый крест их как золотой.
– Чёрный, меня не замай!
В лодке уснуло, скучая, весло,
пахнет черёмухой день.
Ветер с опаскою входит в село,
лапти большие надев.
Три старовера сидят на крыльце,
слушают времени ход.
Ищет пчела в желтоватой пыльце
зимнюю жижицу – мёд.
Как попадает на солнце рассказ…
Белые водоросли поутру
всюду растут из села.
К вечеру эту живую игру
помнит печная зола.
В старой овчине тепло на дворе.
Конь Мерседес подойдёт,
спросит бензина – овса в серебре, –
долго зубами поёт.
Стайка усатых эстрадных сомов
не проплывёт вдоль села.
У староверов обычай таков –
слушать, как плачет пила.
Как исполняют отеческий джаз
ржавые петли в сенях,
как попадает на солнце рассказ,
если слезою пропах.
Оптимистические строки
Здесь от Уймона до Гагарки
дорога в горы пролегла,
и березняк на катафалке
увозит до рассвета мгла.
Простора мало в том значенье,
что всюду виден горизонт,
зато без меры – гор свеченье,
и небо тихое – поёт.
Здесь люди флягами судачат
и тракторами поутру
зовут осеннюю удачу,
которой нос чужим утрут.
Здесь мыслят фабулой, рассказом
про Беловодье или чудь,
и на КАМАЗе одноглазом
мечтают в небо завернуть.
И радуги, пройдя дворами
и заглянув в леса, где мхи,
здесь машут путнику хвостами,